– Приносили хлеб, мясо, яйца, мёд, пиво, овощи – кто что мог! А ежели человек ничего не имел, то и простых слов благодарности хватало! И только изредка принимал серебряные и даже золотые монеты из руки какого-нибудь богатея, поскольку знал, что тот от этого не обеднеет.

Оба замолчали, заново обдумывая сказанное и услышанное.

– Неужто родичи не захотели забрать тебя обратно? – любопытство Власи было неиссякаемым.

– Помню, как однажды прискакал отец с двумя своими братьями и громко позвал лекаря из дому. Тот пошёл на зов, а я испугался и выскочил на крыльцо вслед за ним. Мне очень хотелось остаться, и ты знаешь, на требование отца помахать правой рукой я притворился, будто она у меня совсем не поднимается.

– А они, что они?

– Старший брат громко захохотал и сказал: «Коли парень не может быть воином, то пущай прозябает лекарем в дружине, туда ему и дорога!»

– И тебя оставили в покое? Больше не приезжали?

– Ты и сама знаешь, что никакому роду не нужны убогие и однорукие дети! Это лишние голодные рты, а пользы никакой. От них всегда пытаются избавиться. Родичи снова забыли обо мне. Надолго.

Старец умолк, думая о чём-то своём.

– Но потом ты всё же попал домой? – не унималась Влася. Её, похоже, всерьёз заинтересовал рассказ старика. – Что дальше-то случилось?

– Умер мой дед. Люди стали собираться на тризну, а потому отец вынужденно приехал за мной. Обычай требовал, чтобы краду поджигали ближние родичи, невзирая на то, какие промеж них были отношения, – Коваль провёл сухой ладонью по худому аскетичному лицу, приминая седую бороду. – Отец тихо вошёл в дом и долго наблюдал за мной. А в ту пору Горазд уже почти не вставал с постели, потому больных и раненых лечить приходилось мне. Кажется, тогда отец понял наш с лекарем обман про мою правую руку.

– Ещё, ещё говори! – взмолилась девка.

– Всё. Пора домой. Устал. Нужно отдохнуть. Ты хотела узнать, как я научился лечить людей и зверей? Я тебе рассказал.

Недовольно нахмурив брови и выпятив губки, Влася снова подхватила сухонькое тело старца своими сильными руками и повела в сторону посёлка.

В покоевых хоромах в кресле у окна сидел необъятных размеров болярин Таислав и исподлобья наблюдал за князем Гостомыслом, вышагивающим из угла в угол просторной одрины, богато убранной звериными шкурами.

Улучив мгновение, когда тот остановился, болярин вполголоса произнёс:

– Что тебя гложет, государь? Неужто последний разговор с родичами о наследнике? Ведь всё в твоих руках. Как решишь, так тому и быть. Никто супротив пойти не посмеет!

– Ты знаешь, Таислав, я иногда думаю о том, как хорошо, что у князя Волемира был только один сын, иначе нынче за столом сидело бы не пятеро княжичей, а три или четыре десятка злых и голодных до власти и богатства мужчин!

– Не зарекайся, княже! Сам вон из последнего похода троих новых княжичей привёз, о которых никто слыхом не слыхивал, а могло бы быть и четверо, пятеро, – толстяк ухмыльнулся и хлопнул себя ладошками по жирным ляжкам. – Много ли отец твой, князь Буривой, рассказывал о своём деде, прадеде и их ближайшей родне? А вдруг ещё невесть откедова княжичи и княжны вскорости в Новогороде объявятся? Я уж этому не удивлюсь!

– Может, ты и прав. Мало мне о родне ведомо. Знаю лишь, что страну нашу в кулак единый собрал князь Годислав. Воин и правитель, говорят, был знатный! Три сына у него имелось: Вратибор, Переяр и Волемир. Двое старших погибли. А как – о том ничего не сказывали. Тайна там какая-то есть. Про князя Волемира – моего знаменитого прадеда – тебе и без меня всё известно.

– Надо поспрошать старых людей, вдруг кто помнит, имелись ли у Вратибора и Переяра дети.