На нашу удачу, контрабандист не обманул. В проулке неясно темнела дверь в потайные туннели. Стоило только войти внутрь, как на нас повеяло затхлой сыростью. Алекс зажёг факел, и мы двинулись вперёд, по узкому каменному коридору. Отзвук шагов гулко отражался от стен, уносился куда-то вдаль. Иногда на пути встречались повороты, и художник, следуя указаниям, каждый раз поворачивал налево. Мне уже стало казаться, что мы ходим кругами и никогда не выберемся из тесного лабиринта, как вдруг коридор оборвался. Из провала в стене повеяло ледяным ноябрьским воздухом. Алекс выбрался наружу, подхватил меня, и мы оказались за стенами Белой Гавани. Впереди, за широкой просекой, начинался лес. В неверном лунном свете голые ветви тянулись к небу в отчаянной мольбе. Я облегчённо вздохнула, пар от дыхания маленьким белым облачком оторвался от губ. Художник протянул мне руку, наши пальцы переплелись, и мы решительно зашагали прочь, так ни разу и не обернувшись на проклятый город.

Прочь

Старую дорогу обступили деревья – их ветви переплелись так тесно, что даже зимой отбрасывали густую тень на каменные плиты тракта. Камень потрескался и вздыбился, из-под него тянулись корни, так и норовя попасть под ноги. По утрам дорогу покрывал тонкий слой льда, а вечером поднимался туман, звук шагов тонул в молочной пелене. Белые клочья висели на ветвях, как бороды снежных гномов.

Рассвет застал нас неподалёку от Белой Гавани, в полдень мы отошли ещё дальше от города. Было холодно, несмотря на подаренный Алексом плащ. Среди чащи хотя бы не мог разгуляться ветер – слабое, но всё же облегчение. Мы шли весь день, ни разу не остановившись для отдыха. А когда окончательно стемнело, я поняла, что больше не сделаю ни шага. Я не помнила, когда полноценно отдыхала последний раз. К тому же всё это время я поддерживала на себе иллюзию русоволосой горожанки, растрачивая не только физическую энергию, но и драгоценные крохи магии.

– Больше не могу, – тихо призналась я и шлёпнулась прямо на дорогу.

– Чёрт, Эрис! Почему ты не сказала раньше?

– Не хотела тебя задерживать.

Александр закатил глаза и подхватил меня на руки, унося с каменных плит тракта.

– Какая-то ты слишком лёгкая, – недовольно заметил художник. – Ты должна весить как минимум в два раза больше.

– Намекаешь на то, что я выгляжу толстой?

Я хихикнула, но тут же зевнула. Глаза слипались, и я едва видела, куда Алекс тащит моё хладное тело.

– Серьёзно, ты высокая девушка. И я видел, что ты творишь под куполом цирка, так что мускулы у тебя есть. А весишь, как кошка.

Я пробормотала что-то неразборчивое и окончательно задремала, прижавшись щекой к плащу мужчины. Сквозь дремоту я чувствовала, как рядом копошится Алекс, как меня перетаскивают поближе к чему-то тёплому – костру? – словно куль с мукой, как ещё немного повозившись, художник устраивается рядом и накидывает сверху полу своего плаща. Затем наступила тишина, нарушаемая лишь потрескиванием дров. Пригревшись, я наконец погрузилась в глубокий сон.

Серебро. Серебряный свет течёт и струится, расползается ртутными ручейками. Я не вижу ничего вокруг, лишь этот беспощадный серебряный свет. Море, понимаю я. Передо мной море, а лучи серебряного солнца льются на него, отражаясь в волнах. Бушующие валы катятся прямо на меня, я вскидываю руку в запоздалой попытке защититься…

– Эрис, проснись!

Я с трудом разлепила глаза. Передо мной маячило обеспокоенное лицо художника. Встретившись со мной взглядом, он облегчённо вздохнул. Выдохнула и я, поняв, что за ночь иллюзия удержалась – в зрачках мужчины не отражаются жёлтые искры моих радужек.