На семью напал педикулёз, Люба и из больницы выписалась по боязни, могли заметить, – гребень начёсывался полон. Дома семейство чесали, втирали мази, мыли настоями – ничего не помогало и в какой-то вечер борьбы с напастью, Алевтин, при всех, произнёс «Немного осталось. Уйду и вшей заберу». Он сидел дома, терял интерес к домашнему хозяйству, к семье – дрова колол на одну топку. Любовь Ефимовна пошла выручать. «Я человек новый, но помочь постараюсь» ответили в кабинете. Помогли – бригадир назначил водовозом. Скважина работала, основное подключили, но без бочки не обойтись. В его обязанности входило – чистка прорубей, доставка воды по заявкам, одиноким. «Работа на ветру, у воды, потому водовоз и почернел лицом» судачили по домам. Он написал заявление на увольнение «Ты знаешь, что за последние три года, мы никого не отпустили из колхоза, да и до следующего ежегодного общего собрания рассматривать заявления не будем» ответили в конторе. Написать написал, а как ехать с семьёй? куда ехать? под какого начальника попадёшь? Здесь оставаться? Дом колхозный, не дадут житья! Вопросы не оставляли. Жена и совсем не хотела «У нас четверо. Здесь, не хуже чем у людей – Помолчит, да среди ночи, среди житейского – Алевтин, может летом? Если, совсем не выдержать?»

На Новый год, на тот Новый год, их пригласила соседка-красавица. К их приходу, несколько семейных пар сидели за столом. «Я должна изменить сегодня их отношение к мужу» решила Люба, раскланиваясь. Алевтин увидев компанию, быстро глянул на жену, что-то хотел сказать, но их уже усаживали рядом с женой бригадира. Он сидел не поддерживая разговора, сидел отчуждённо. Люба подкладывала в его тарелку. Когда, разговор перешёл к состоянию дел в хозяйстве, он не вытерпел и не согласился с бригадиром. Бригадирша одёрнула, жена, под столом наступила на ногу и уводя от конфликта, не дожидаясь гармошки начала «Кого ждала, кого любила я, уж не догонишь, не вернёшь» Стол поддержал. Вступил и Алевтин. После первого куплета, выделился голос дочери хозяйки «Неправильно вы дядя Алевт поёте». Допевали без него.

Ему не было тридцати восьми, он лежал в своей мастерской на верстаке, накрывшись ковром, привезённым с зоны. Лежал, обкрутив шею и не дышал когда его нашёл сын. Алексей, почему-то рано вернулся со своего вечера, вернулся, когда ещё не заметили отсутствия одного из гостей. Он побежал в мастерскую, увидел тело и не коснувшись, забаррикадировал вход. Когда выломали дверь, Алексей сидел рядом с Отцом, не в силах что-либо объяснить.

Люба не поехала на кладбище, осталась одна. Когда вернулись – в дыму комнаты, над открытой плитой она вычёсывала волосы, бормоча «Гори, гори ясно, чтобы не погасло». Жуть тона, жуть чужого, не её голоса, остановила вошедших. Пламя касалось рук, кончиков волос. Алексей, со словами «Мама, Мама» бросился к ней. У неё выпал гребень. Вспышка, воспламенившегося казеина, сдвинула остальных. Её оттащить от плиты. «Мне холодно. Я замерзаю – всё чего смогли добиться от неё а, утром, она наотрез отказалась ехать в больницу – У меня их четверо. Какая больница? У меня младшие начальную школу не закончили. Силком не увезёте!»

У каждого, верно бывает время, когда видится, что следующий день может принести только более худшее? В это время невозможно вырваться из круга собственных мыслей, которые круглосуточно, неделю за неделей твердят о безвыходности, о собственной бесполезности, подталкивают уйти. Мысли делают круг и вновь упираются в глухую, нависшую, непреодолимую стену. Стена отделяет от реальности, темень одолевает сознание. Человека нет, на земле остаётся его тень, это она, тень, что-то делает, отвечает на вопросы, бредёт в мире до некоего дня.