– Генерал, Ваша супруга, – учтиво поприветствовав Хейдрала, Елена жестом пригласила тёмнокудрую деву выйти вперед. И та тотчас бросилась в объятия мужчины, обвив руками его шею и дрожа от слез радости.

– Я знала! – её голос дрожал, лицо озаряла радость. – Я знала, что ты вернёшься, свет мой! Я каждый день молилась за тебя Отцу и Матери!

Хейдрал ответил ей сдержанным жестом: его ладонь, мягко коснулась её спины. Но движения мужчины были почти механическими, и взгляд, которым он обжигал её, не содержал той нежности, которую искала супруга. Елена заметила, как генерал словно задержал дыхание, когда влажные от слёз щеки женщины коснулись его шеи. Он неуклюже похлопал её по спине и испачкал ткань ее нового платья небесного цвета, что привезла Помещица прямиком из столицы и подарила деве перед приёмом. За столь пышный и богатый наряд княгине пришлось как следует поторговаться с купцами, чтобы сбить баснословную цену – на Западе одежды стоили в три раза дешевле. Лиза, конечно, ничего не заметила, а вот Елена – да. Она быстро отвела глаза, чтобы не выдать улыбку, и продолжила запускать в замок собравшихся крестьян, пока на площади не осталась небольшая толпа.

Лиза, несмотря на свою радость, была женщиной непостоянной. Даже не будучи её хорошей подругой, которой можно было доверить тайны, Елена знала о её ночных визитах к придворным князя. Хейдрал, разумеется, тоже знал, но молчал. Не из страха или равнодушия, а из чего-то более сложного. Образ Лизы который давно потерял для мужчины свою очаровательность и манящую его красоту. Тем не менее, военачальник хранил к ней остатки своего уважения, как к женщине, чья роль в его жизни была когда-то значимой. Хотя бы потому, что Генералу Чёрного легиона было по статусу положено иметь жену. Одиноким людям, без семьи, при княжеском дворе не было места, и Хейдрал не заполучил бы желанного звания, не будь он в брачном союзе

Площадь перед замком, вымощенная грубыми каменными плитами, постепенно пустела. На её краях ещё оставались небольшие группы крестьян. Их домики, скромные, но ухоженные, стояли неподалёку от замка. Большинство построек были деревянными, со стенами, покрытыми слоем штукатурки, которая уже начала местами осыпаться. Крыши из глиняной черепицы и соломы, покрытые мхом, создавали видимость живых, дышащих существ. Между домами виднелись небольшие огороды с кустами ягод, грядками капусты и колючими изгородями, которые больше напоминали естественную преграду, чем тщательно возведённые заборы. Некоторые постройки выделялись своей ветхостью, с покосившимися стенами и прогнившими ставнями, едва державшимися на ржавых петлях. Но встречались и заметно ухоженные жилища: яркие занавески, глиняные горшки с цветами на подоконниках и даже свежевыкрашенные двери говорили о заботе своих владельцев.

Дети, босоногие, с обветренными щеками, выбегали из-за углов домов и с любопытством заглядывали в сторону замка. Одни с восторгом смотрели на вышедшую к ним в честь важного события княжескую знать, другие с ужасом шептались, обсуждая рассказы о битвах и потере близких. Женщины стояли у своих порогов, сжимая в руках кувшины или корзины. Некоторые из них держали за руки детей, словно боялись, что те бросятся к вратам и потеряются в толпе.

Одну из крестьянок, что горько плакала на площади, обнял старик. Она была сгорбленной от горя, её руки дрожали от тяжести потери. Когда Елена подошла к ней, разговоры на площади стихли.

– Кто у вас погиб, хорошая? – тихо спросила княгиня, встав рядом с ней и коснувшись её руки. Её голос был мягким, как шелк, но в нём звучала такая глубина, что женщины не смогли сдержать новых слёз.