Противопоставление «европейства» и «азиатчины» не означает, что последнее качество присуще лишь обществам восточнее реки Буг. Распространенный в марксистской литературе термин «азиатский способ производства» есть метафорическое обозначение обществ с квазирыночной и антидемократической парадигмой жизнедеятельности. В их перечень входят не только китайский социум, но и майя, ацтеки, древние египтяне.
В сущности, первобытное общество эволюционировало не в рабовладельческое, как считали Маркс и Энгельс, а в «азиатский способ производства» и демократию (античный полис).
«Азиатский способ производства» стал ведущим в истории человечества на протяжении тысячелетий, тогда как демократия заявила о себе лишь на берегах Средиземного моря, да и то исторический век ее был относительно недолог. «Азиатский способ производства» царил в Африке ( Египет фараонов), Америке (государства инков, ацтеков), но более подходящего названия ему так и не нашли. По сути это государственно-общинная формация. Фундаментом служила сельская родовая или территориальная община, а «надстройкой» государство авторитарно-тоталитарного типа.
К основным признакам этой модели относятся внеэкономическое принуждение к труду и неэкономическое изъятие части прибавочного продукта (редистрибуция); властвование в форме деспотизма; жесткие рамки духовной культуры; малоценность личности, преобладание «коллективизма» над индивидуализмом.
Черты «азиатства» легко найти в истории большинства европейских народов. Хватало в Западной Европе и деспотизма, и рабства, и много чего другого негативного. Сама Европа прошла длительный, многовековой путь «европеизации», изобилующий драматическими зигзагами. Для некоторых стран борьба за полное освоение европейской системы цивилизации закончилась лишь во второй половине ХХ века (Португалия, Испания, страны Балканского полуострова…). К «азиатству» вполне можно отнести и такие зигзаги как фашизм и нацизм с их апологией тоталитаризма. Так что даже в коренной «Европе» европейство утверждалось веками и в ходе тяжелой борьбы. Это означает, что проблемы самоидентификации России, ее самопознания, история усвоения ею европейского цивилизационного кода отнюдь не является лишь нашей головной болью. Это общемировая проблема, с которой сталкивались и будут сталкиваться десятки других государств планеты. Другое дело, что Россия своими размерами всегда «выпирает» из общего ряда, оказывая влияние и на соседей.
Европейские нормы цивилизации в той или иной степени давно уже усвоились подавляющем числом стран по той простой причине, что это открывает дорогу к прогрессу. Исторический опыт показывает, что путь вопреки европейской модели цивилизации ничего, кроме обскурантизма и консервации отсталости, не дает. Поэтому все «самобытные» культуры вынуждены перенимать европейский цивилизационный опыт, пусть даже под аккомпанемент проклятий в их адрес. Однако эта констатация не на йоту не облегчает путь того или иного общества в освоении европейского цивилизационного кода. Свидетельство тому вся история России и множество других государств (Ближнего Востока, Африки, Латинской Америки и той же Европы).
Было бы, конечно, легко поделить всех спорщиков по поводу путей эволюции страны на ретроградов и прогрессистов, как это и было в советские времена, и беспроблемно делать однозначные выводы. Однако все много сложнее. «Азиатские» общества не продержались бы на протяжении многих тысячелетий, если бы не имели каких-то явных преимуществ. Ведь не случайно античные демократии погибли все до единой (греческая, римская, финикийская), а восточные общества продолжали существовать. Преимущество «азии» заключено в его социальной устойчивости. Для этого типа обществ экспансия, как механизм самоподдерживания, в отличие от демократического типа общества, необязательна. «Азия» функционирует через жесткую систему патерналистко-патриархальных отношений. Вековой отбор элементов такой системы (культ семьи, старшинство в семье, роду, государстве, строгая мораль, освящаемая традициями трудовая этика) позволил создать механизмы, блокирующие тенденции разложения общества. Поэтому, в таком социуме могут гибнуть правители, даже государства, но крайне редко само общество. В европейском же типе цивилизации демократия убирает многое из механизмов самоочищения, как несоответствующее принципам свободы и философии индивидуализма. И европейское общество становится уязвимым перед вирусами морального разложения. Такая дилемма – приобретение эффективности в обмен на морально-нравственные и социальные издержки – стимулирует спор о целесообразности выбора пути между двумя типами эволюции. В частности, критики западного типа цивилизации правы, что культ потребления не может быть конечным смыслом существования человека и общества; что безудержное потребление может закончиться экологической катастрофой. Конечно, умеренный уровень жизни есть благо. Но попытка жить в мире дихотомии: либо полное признание всех ценностей Запада или, наоборот, их полное отрицание, малопродуктивно. Логичней, сохраняя свои явные культурные достижения, пропускать через их, как фильтры, западные ценностные установки. Другое дело, что процесс уяснения меры заимствования и поддержание продуктивного, эффективного для жизнедеятельности данного общества баланса – самое трудное. Намного труднее, чем голое отрицание и призыв к автаркии или, наоборот, капитуляция перед пришлыми нормами. Но всем здоровым обществам и возглавляющих их элитам приходится решать именно задачу «золотого сечения» – меры и баланса своего и чужого. Такой меры никогда не уяснить и не достигнуть, исповедуя ксенофобию или занимая позиции пассивного невмешательства по принципу «авось само все утрясется». Проблема может продуктивно решаться на путях диалектического заимствования-противоборства с последующей экспансией своих, в том числе и обновленных путем синтеза культурных ценностей в стан «друга-неприятеля». Только так, как показывает мировая практика, создаются сильные культуры (опыт буддийской Индии, древнего Рима, средневековых арабов, христианства, американизма ХХ века и др.). Россия оказалась на границе между тягой к автаркии и способностью к мощной культурной экспансии. Эта раздвоенность, порожденная ее цивилизационным генотипом, стала ее культурно-философской драмой на целые века, включая наше время.