Утром я в приподнятом расположении духа прибыл в расположение иранской сборной. Из всех подопечных худо-бедно изъясняться по-английски могли лишь несколько тренеров, да ещё пара ладненьких и по-европейски подтянутых ребят-пловцов. Борцы все поголовно обладали столь свирепым видом, что у меня сперва вообще возникли сомнения в их способности говорить. Гимнасты же оказались совсем детьми и лишь что-то детскими голосочками лопотали на фарси. Так что клиентов у меня было минимум.

Откровенно говоря, показалось, что при таком раскладе толку от меня будет немного. К счастью, я ошибался, ибо оказался весьма востребован в качестве связующего звена между внешним миром и моими иранцами, которых никто кроме меня не понимал (таки сказался богатый индийский опыт). Их условный английский я либо переводил на нормальный, либо на русский.

Мелкой возни и микрозадач сыпалось в течение дня немало, но возникло и несколько забавных эпизодов, стоящих отдельного упоминания.

Первая проблема возникла в первый же вечер моей иранской эпопеи: по возвращении из плавательного бассейна в гостиницу выяснилось, что один из ведущих пловцов, надежда плавания всея Ирана, потерял пропуск. Сие означало сложности с допуском на спортивный объект на следующее утро и, соответственно, угроза пропуска квалификации. Пришлось брать самого виновника и его тренера и в ночи ехать в находившийся на Новом Арбате аккредитационный центр, где предстояло оформить новую аккредитацию нашему «потеряшке».

По прибытии нас встретило несколько волонтёров, преисполненных желания помочь. Когда выяснилась национальная принадлежность «клиента», ребята обрадовались и сказали, что в их смене как раз имеется (о, чудо!) специалист с фарси. Кто-то мигом метнулся за ним, и из недр помещения появился искомый переводчик. На его форме, которая, как и обещали организаторы, была роздана всем волонтёрам, гордо красовались наклеенные подписи «английский» и «фарси».

Молодой человек робко приблизился к нам и, подбадриваемый товарищами, окружившими нас плотным кольцом, начал что-то говорить. Мои иранцы радостно на него смотрели, вежливо улыбались и даже время от времени кивали в такт звучавшему монологу. Речь продолжалась минуты три, человек порой запинался, с очевидным трудом подыскивая слова, но продолжал мужественно продираться сквозь лингвистические препоны.

В этот момент ко мне наклонился приехавший со мной тренер:

– Джордж, а ты не мог бы перевести, что говорит этот приятый молодой человек? У нас будет проблема с получением новой аккредитации или всё в порядке?

– В смысле – перевести? – удивился я.

– Так ведь мы по-русски не понимаем, – нахмурился мой собеседник.

– При чём здесь русский? Человек говорит на вашем языке!

– На нашем? – настал черёд удивляться иранцу.

– Точно так!

– Ты вполне уверен, что это фарси? – тренер прослушал ещё пару фраз, однако явно ничего знакомого не услышал.

– Конечно! У него даже на форме это написано!

Тренер прищурился, прочитал надпись, затем повернулся к своему спортсмену и что-то начал говорить ему на ухо. Парень сначала удивлённо поднял брови, затем выпучил глаза, бросил взгляд на волонтёра аккредитационного центра, который продолжал мучиться, и прыснул от смеха. Вердикт был вынесен, гости предпочли общаться через меня, вежливо поблагодарив горе-переводчика.

Новый пропуск был получен, а перед отъездом мы вновь подошли к оскандалившемуся студенту, чтобы его поддержать. Все-таки тренер пловцов оказался человеком благородным и опытным, много работал с молодёжью и понимал важность моральной поддержки. Он нарочито медленно, тщательно подбирая слова, пожелал парню успехов в освоении того, чем он занимался. Мне показалось, что даже в воспитательных целях иранец не смог переступить через себя и назвать услышанное языком фарси.