– Хорошая легенда.

– Героическая. Но когда водолазы периодически исследуют дно этого карьера, они говорят, что никакого трактора там нет.

– Получается, скрыл улики?

Меня это предположение насмешило, и я почувствовал какую-то новую близость с Элей.

– Такая вода спокойная… Не то что наше море, – сказала вдруг Эля с неожиданным сожалением.

– Это еще не спокойная… Вот когда она становится как зеркало, у нас говорят: «Вода натихла».

Когда мы расстались в тот день, так приятно было мысленно продолжить этот разговор наедине с собой, что я заранее влюбился в идею нашего дистанционного общения.

Впрочем, она еще не уехала.

Поскольку гостям нужно было показывать не только наш поселок, но и сам Петербург, мы попросили знакомого художника, чтобы он провел экскурсию по Русскому музею. Я решил присоединиться к делегации. Иосиф Александрович водил нас от картины к картине, подробно углубляясь в детали техники написания полотен и в знаковые моменты биографий авторов. Иногда мы сидели на диванчиках. В эти моменты я сокращал расстояние между собой и Элей до микроскопического – такого, что чувствовал ее тепло, как от парного молока. Когда это происходило, я замирал и пытался пережить нечто потустороннее, что могло бы вынуть меня из Русского музея. Прости, бог культуры.

Помню, в момент, когда я остался с Элей наедине, от незнания, что ей сказать, я достал из кармана штанов активированный уголь и предложил с формулировкой: «Не хочешь закинуться?»

Видимо, пришло время немного объясниться. Дело в том, что я рос в мальчишеской своре, состоящей из братьев и соседских приятелей. Старших сестер, которые могли бы обучить науке взаимоотношений с девушками, у меня не было, если не брать в расчет кузеншу, страдающую шизофренией. А правящая элита нашей своры так тщательно выбирала окружение, что за время ее существования к нам не присоединился ни один новый человек. Да, мы были токсичны. Что уж говорить о контактах с девушками.

Лет в десять я пытался завести дружбу с какой-то приезжей дачницей, но тут же был подвергнут бойкоту со стороны своих товарищей.

Несмотря на сопротивление среды, каждое лето, избавленное от школьной повинности, мне лично обещало лирическое приключение, которое каждый раз сужалось до каких-то примитивных кадетских радостей.

Одним из главных развлечений было купание в озере, благодаря которому дом наполнялся запахом озерной тины. Контакты с девушками на пляже не запрещались, но, учитывая полное отсутствие опыта, даже старшим из стаи приходилось надевать маску надменности, чтобы избежать сближения.

Следом шли турник и поедание даров сада. Тут нужно оговориться, что незрелость плодов в июне вовсе не останавливала нас. И даже предсказанная взрослыми оракулами диарея не влияла на решительность.

С годами правящая верхушка разделилась. Один из них, так и не открыв в себе интереса к женщинам, с нарастающим вниманием и затаенным страхом присматривался к особям своего пола. Другой же, устланный прыщами, судя по слухам, принялся неумело искать взаимности у бывших врагов – даже среди своих ближайших родственниц, конечно же, не включенных в свору. Я же, почти самый младший из них, смотрел на все это глазами обманутого дольщика.

Мне кажется, что именно в связи с этим, в двадцать один год, я все еще принадлежал к могучему, но тайному братству девственников.

Оно было столь тайным, что даже сами члены этого общества друг о друге ничего не знали – до тех пор, пока кто-нибудь не покидал его. Наше братство всегда стабильно велико, и те понурые ребята, что только вступают в переходный возраст, с завистью смотрят на потные затылки счастливцев, выходящих из позорного клуба. В нашем братстве медалей за выслугу лет не дают – скорее чем дольше ты в общине, тем ниже твой социальный статус.