– Ага, жди. Если на приеме будет давка, тебе к концу работы самый милый человек психом покажется. Я вон в четверг принимала, все идут с заявлениями, как нарочно. Думаю, шеф меня убьет – я целую кучу жалоб напринимала. Ну, язык не поворачивается людей завернуть с их проблемами, как назло, одни старушки – божьи одуванчики, их же не пошлешь, вот и набрала заяв. Без десяти шесть думаю: если еще одна старушка придет, уволюсь к чертовой матери. Открывается дверь, входит мужик средних лет, приятной наружности. А я уже злая, рявкаю – как фамилия? Он говорит, Латковский...

– Что, сам Латковский? – удивилась я.

– А ты что, его знаешь?

– Кто ж не знает Латковского? Его «Сердце в кулаке» на каждом книжном развале лежит. И кино неплохое сняли...

– А ты читала?

– Читала. И смотрела.

– Да-а... А я вот не читала. Ну, сказал, что Латковский, а мне и ни к чему. Я журнал приема открываю, чтобы записать, и дальше его спрашиваю: кем работаете? Он мне робко так говорит: писатель. И в руке бумагу держит, явно заявление. А я зажмурилась и думаю: ага, писатель! Все вы писатели, жалобы писать!..

Я засмеялась.

– А чего он хотел-то?

– Латковский? Да у него квартирные проблемы, ему в суд надо.

– Бедный мужик! Он-то наверняка ждал, что ты у него автограф попросишь...

– Ну да! Сказал «Латковский», и смотрит на меня, как будто он – звезда Голливуда.

– Не звезда Голливуда, конечно, но известный писатель.

– А про что он пишет-то?

– Он пишет триллеры, – сказала я, доедая последний бутерброд.

– Ага, – Лариска скептически прищурилась. – Детективчики кропает? Про то, как следователь с ордером на обыск в кармане отстреливается от мафии?

– Примерно. Откуда ему знать, что ордеров на обыск давно нету? И что следователи не отстреливаются. Но все равно интересно.

– А про что «Сердце в кулаке»?

– Про актрису, за которой охотится таинственный убийца. Причем поначалу доводит ее до сумасшествия, звоня по телефону.

– А у тебя есть?

– Где-то была. Принести?

– Принеси. Ну ладно, я пошла в суд. Значит, ты поняла – с психами не спорь. Давай я чашки помою, заодно в туалет схожу, а то в суде не сходишь.

– А что, в храме правосудия проблемы с уборными?

Лариска обернулась в дверном проеме с чашками в руках.

– Да-а, тебе смешно! Там знаешь, какой туалет? Дырка в полу, как на вокзале. И ведро стояло для слива, поскольку бачка сроду не было. А как начался дачный сезон, ведро уперли...

Вернув помытые чашки и дав мне последние наставления, Лариска унеслась в суд, а я стала собираться на прием. Раньше наши помощники прокурора принимали граждан каждый в своем кабинете; а после ремонта шеф оборудовал комнату для приема, и стало значительно удобнее, граждане уже не бегают по прокуратуре в поисках дежурного прокурора, а дисциплинированно занимают очередь у определенного кабинета. Кроме того, посетители бывают разные, после некоторых остается такое амбре, что кабинет и за два дня не проветришь. Вон к Лариске пришла женщина-беженка, которая призналась, что кочует по вокзалам и не мылась уже полгода. Таких лучше принимать не в своем кабинете.

Подойдя к комнате дежурного прокурора, я с удовлетворением оглядела пустой коридор. На прием никого нет, и я спокойно займусь своими делами. Открыв кабинет, я первым делом выбросила гору окурков, оставшихся с утреннего приема, и убрала отвратительно воняющую пепельницу в шкаф. Горчаков уверяет, что некурящий следователь – это нонсенс, а я искренне не понимаю, как можно находить удовольствие в курении. Лешка изображает сочувствие и говорит, что поскольку я не курю и не пью водку, все самое интересное в жизни проходит мимо меня. Я его успокаиваю тем, что с лихвой компенсирую упущенное, поскольку, общаясь с ним, регулярно дышу табачным дымом и перегаром.