Взяв справочник в руки, я положил внутрь закладки из тетрадного листа: в разделах, касающихся пленумов ЦК КПСС, пропаганды и агитации, а также комсомольской работы. Главарь всех комсомольцев Мишин злится, когда мой советский язык хромает. От меня ожидают высокий уровень политической грамотности. Оно и неудивительно, только словечки “массово-политическая работа” и “рост политического сознания” на улицах никому не сдались. Их не используют. Этот канцелярит не отражает жизнь простых людей. О чем эти термины вообще? Ни о чем.

Кажется, меня затягивает в эту реальность. Страшно выйти из скорлупы. Лучше бы чиллил, насколько это можно делать в Союзе, пока чудесным образом не окажусь вновь у себя.

В мире, где произошла ядерная война… Да уж.

С этими мыслями я сел в служебную “Волгу”. Леонид, седеющий шофер, тут же начал улыбаться. Он, весьма простой по жизни, за месяц весьма расслабился со мной, пока мне приходится замещать настоящего “Андрея Ивановича”.

– Леонид, могу я вас попросить об одной услуге?

– Конечно, Андрей Иванович!

– Поехали, но не домой.

Леонид повернулся – старая шея, покрытая морщинами, покрылась резкими складками.

– Куда хотите, Андрей Иванович?

– Прокатите по Садовому кольцу. Хочу побыть наедине с собой.

Леонид, весь сияющий, вжал в педаль газа.

Хрустальная люстра ярко освещала ресторанный зал. Я поглядывал то на неё, то на белую скатерть и тарелки, тихо вздыхал и стучал пальцем. Сергей бесперебойно плакался о наболевшем – ему снова не повезло в любви.

Он вернулся после командировки из ГДР, где накосячил с какой-то Мартой. Записывать в свой список “ачивок” этого бабника не стал – пускай мадам остается только в Германии и в памяти. Его нынешняя пассия была в составе советской делегации; очевидно, что девушка быстро всё почувствовала, так как в Москве Сереже дали пощёчину, обозвав негодяем. Он попросил встретиться, да и мне хотелось переговорить на разные темы.

К тому же вчера в партии прошел апрельский пленум. Я в субботу немного растерялся. Будучи почти состоявшимся историком, мне было известно о важности события: только что выстрелили из сигнального пистолета, запустив Перестройку. Кадры расставлены, намечены направления в реформах. Только мне в этом мире отведена роль немого наблюдателя. Партийная дисциплина, соблюдение номенклатурной иерархии и должностной статус серьезно ограничивают в любых действиях.

В сегодняшней “Правде” опубликовали сухое информационное сообщение, не вызвавшее никаких подозрений – все фамилии из списка выступивших, кажется, на месте. Горбачев, Лигачев, Рыжков, Шеварнадзе из реформаторов; Щербицкий и Гришин из старой гвардии; остальных не помню либо вспоминаю смутно. Исторический процесс, исходя из отсутствия аномалий в виде гигантских военных дирижаблей или избрания Гриши Романова на престол, пока следует своим чередом, я на него не повлиял, однако не влияю сейчас и неизвестно, буду ли влиять вообще.

– А ведь сердцу не прикажешь, когда рядом такая красота! – воскликнул слёзно Сергей.

Я вернулся к нему из мыслей, угукнул, с серьезным видом поддержал что-то из сказанного и полетел обратно в чертоги разума.

Мои социальные потребности после возвращения Курочки восстановились, чему весьма рад, но вот эти сопливые и драматические похождения сильно утомляют. Я всё ещё отстраненный от других: морожусь от прочих предложений встретиться, делаю вид, что мне плохо или слишком занят. Если зовут знакомые "Андрея Ивановича" не из комсомольского окружения, то ссылаюсь на, то ссылаюсь на своего босса Мишина, который “душит работой”; если же зовут товарищи из комсомола, то говорю, что Виктории Револиевне нездоровится.