Подонок заявил в лицо горячим дыханием:

— Меня зовут Анвар. Если вдруг забыла это имя, то запомни. Тебе придется его орать. Когда я буду тебя трахать. Каждую ночь. Без какой-либо жалости. Хоть капли снисхождения к тому, что ты целка.

3. 3. Ему это по кайфу

(Анвар)

В тот день я поймал жирную добычу.

Лиза Варшавская была самым дорогим сокровищем ее отца. И я давно уже представлял, что однажды мы встретимся. Я отыщу эту смазливую сучку и выебу на камеру.

Пущу по кругу, отдав пацанам.

Лишь бы сделать ей больно.

Как он поступил с моей матерью.

Когда она была беззащитна, требовала помощи, опоры. А я был еще слишком юн, чтобы стать главой семейства. После смерти отца.

Я себе даже не представлял, чем закончится союз с Варшавскими.

Чтобы спасти права семьи, мама попросила о помощи эту конченую тварь. Германа.

Эту пидарскую гниду, которая притворилась защитником. А когда мать отказала ему в близости — просто надругался над нею, словно она шмара!

Я этого никогда не прощу.

И глядя на эту пустоголовую овцу — Лизу — я понимал, что не остановлюсь. Я ее прикончу.

Сделаю это жестоко, с наслаждением. Мне будет по кайфу наблюдать за ее мучениями.

Как она терзает себя за ошибку отца.

Впрочем. Ей нет никаких оправданий. Она ничем не лучше Германа. Она — тупой кусок дерьма от еще большего куска дерьма. И мой священный долг — очистить планету от этой швали.

— Стала на колени! — скомандовал я.

И она покорно выполнила.

Лиза опустилась на колени. Закусив губу от боли. Превозмогая страх. Поддавшись отчаянию.

Она просто смирилась со своей участью. Будто безмозглый ягненок. Блеющая тупица с глазами жертвы.

Хах…

Это оказалось даже приятнее, чем я мог себе представить.

— Зачем вы меня связываете?

Я обмотал запястья скотчем. Затем поднял ее сутулое тельце, чтобы бросить на капот машины.

Сучка снова закричала, но я заклеил ей рот. И ловко обмотал скотчем ноги. Чтобы не было проблем. Чтобы никуда не убежала.

Настало время валить.

Собирались зеваки. Кто-то уже вызвал мусоров. Я слышал их сирены. Где-то совсем недалеко выла скорая.

Нашей девочке она уже не поможет. Я ее забираю себе.

Теперь она моя игрушка. Принадлежит мне. И теперь я сам решу, что с ней делать. Буду играть, пока не надоест.

А когда надоест — задушу голыми руками.

— Едем, шеф?

— Ага, — кивнул я на девку. — Бросайте ее в багажник. Пускай визжит там, как свинья.

— Она и есть свинья, — пошутил начальник моей охраны. — Пускай визжит, пока не зарезали.

— М-м-м! — вяло сопротивлялась Лиза. — М-м-м…

Но понимала, что ничего ее не спасет.

Ни полиция. Ни прохожие. Никто.

Уповать разве что на папку.

Но Герман не сразу поймет, куда запропастилась его дочь. Узнает он правду слишком поздно — когда я стану ее первым мужчиной. И пришлю папашке видео с той самой брачной ночью.

Нашей жестокой свадьбой.

— Валим, — подвел я черту.

И мы сели в черный гелик, чтобы уже через секунду дать по газам. Оставляя позади разбитую тачку Варшавских. Водителя никто не найдет. Была Лизуля — и нет ее, пропала без вести.

Стала подстилкой для Камаевых.

— Что вы сделаете с ней, босс? Попросите выкуп?

— Нет, — оскалился я сладким мыслям о мести. — Денег у Германа много. Миллион туда — миллион сюда. Его это не колышет… А вот дочь у него одна.

— Хотите ее убить?

— Не сразу. — Мы ехали домой. Я слушал, как она постанывает за задними сиденьями. И грел жестокое сердце мечтой. Так хотелось отыграться на беззащитной сучке. — Сперва она помучается. Полежит подо мной — и все поймет без слов. Теперь они за все ответят, скоты…

Мы приехали домой.

Усадьба находилась в пригороде. Окружена сосновым лесом. Нет ни соседей, ни оживленных дорог. Никого, кто бы мог подглядывать за нашим с Лизой общением.