Поздно вечером Герду зашла проведать американская медсестра Ирэн Шпигель. Позднее она рассказывала:
Танк разворотил ей живот. У нее были очень серьезные абдоминальные травмы – все внутренности вывалились наружу. Я помню, что Тед Аллан был там и хотел ее увидеть. Но я не могла пустить его к ней, потому что мне сказали, что из-за сильных болей ей нужен покой. Если бы я знала, что она умрет, то я бы позволила им встретиться. Но она о нем не спрашивала. Единственное, о чем она спросила: «Что с фотокамерами? Они ведь новые. Они целы?» Она умерла, просто закрыла глаза. Я дала ей морфин – у нас не было пенициллина или антибиотиков, – и в конце она не испытывала боли. Я хорошо помню, что она была очень красивой, она могла бы стать кинозвездой. И она ничего не боялась…[118]
Аллану сказали, что Герда умерла, только в 6 часов утра в понедельник, 26 июля. Его сын, доктор Норман Аллан, рассказывает, что смерть Герды преследовала отца до самой его кончины в Монреале в 1995 году>i.
27 июля Капа в Париже купил газету L’Humanité и в кратком отчете о положении дел в Испании прочитал: «Как сообщается, во время боя под Брунете была убита французская журналистка мадемуазель Таро». Капа был ошеломлен. Неужели это правда? Но позже в этот день ему позвонил Луи Арагон, главный редактор Ce Soir. Герда действительно погибла.
Пока Капа ждал в Париже, когда тело его возлюбленной вернется из Испании, левая пресса Европы успела канонизировать Герду, возвысив ее от безрассудного репортера до антифашистской святой. Ce Soir напечатал сотни соболезнований и страницу за страницей отводил для описания ее жизни. Life назвала ее «вероятно, первой женщиной-фотографом, погибшей во время боевых действий»[119]. Только в пятницу 30 июля 1937 года гроб с телом Герды прибыл в Париж. На вокзале Аустерлиц его встречали товарищи-коммунисты и многочисленные друзья, члены семей Капы и Герды. Среди встречавших была и Рут Серф, которая хорошо помнит толпу из десятков тысяч членов коммунистической партии, которые составили похоронную процессию на следующий день, 26-й день рождения Герды. Процессия прошла от Центра культуры до кладбища Пер-Лашез.
По словам очевидцев, следовавший за гробом Капа был безутешен. Когда отец Герды начал читать Тору, он зарыдал. Ища утешение в одиночестве и бутылке, он заперся в своей квартирке и оплакивал Герду две недели, при этом ничего не ел и винил в смерти ее спутника, оставшегося в живых. Это Капа научил Герду фотографировать «Лейкой». Он ввел ее в мир военной фотографии. Он видел, какие необычные снимки делает она под его началом. По ее плану он должен был стать всемирно известным фотографом, но разработчик этого плана погиб. Почему она? Почему не он?!
По мнению Анри Картье-Брессона, над Капой опустилась какая-то завеса. Когда же эта завеса наконец поднялась, люди увидели совершенно другого человека: циника, все большего приспособленца, порой – совершенного нигилиста, человека, который боится привязанностей, человека с навечно разбитым сердцем.
Старый друг Капы Пьер Гассман пытался утешить его, говоря, что это был несчастный случай, что он не виноват. Гассман помнит, как Капа сказал ему, что это он виноват в ее смерти.
Это был тот единственный раз, когда он был действительно серьезен со мной. Капа сказал мне: «Я бросил ее в опасности – она бы никогда не погибла, если бы я был там. Пока она была со мной, она была в безопасности. Если бы я был там, она делала бы то, что делал я. Я бы никогда не позволил ей встать на подножку. Это было полное безрассудство. Я бы никогда этого не допустил».