Его поблёкшие зелёные стены были покрыты старыми рекламными листовками, а стекло витрины испещрено паутиной трещин. Однако сквозь эту неприглядную оболочку пробивалась яркая вывеска, зазывающая купить холодное пиво. Миша подошёл к окошку, за которым сидела утомлённая продавщица, и громко попросил две бутылки светлого.

Тут, краем уха, я услышал объявление об отправлении. Поезд стоял на третьем пути…

– Миша, это не наш? – дёрнул я его за рукав я, заметив, как друг побледнел и мгновенно протрезвел.

Не теряя ни секунды, мы сорвались с места и бросились обратно, не успев ни пива купить, ни протянутую продавщице тысячную купюру забрать. Она всё ещё неспешно проверяла водяные знаки, когда мы со всех ног летели к вагону.

– Подождите, подождите! – отчаянно кричали мы, надрывая голоса.

К нашему огромному облегчению, проводница услышала нас и придержала дверь. Мы влетели в вагон, взмокшие и взлохмаченные, под удивлённые взгляды пассажиров.

– Ну вы даёте, ребята! Стоянка пять минут, – проводница покачала головой, с укором глядя на нас. – Еле успели, между прочим.

Отдышавшись, мы рухнули на свои места, нервно посмеиваясь. «Вот к чему пьянство приводит!» – подумал я, прикрывая ладонью улыбку.

Поезд тронулся, увозя нас дальше, к приключениям.

Через пару часов поезд затормозил, вагон вздрогнул. Двери открылись, впуская поток свежего воздуха и новых пассажиров в наш герметичный мирок. В соседнее купе, под любопытными взглядами присутствующих, протискивалась семья.

Мать, хрупкая женщина с измождённым лицом и тенями под глазами, едва поспевала за двумя непоседливыми сорванцами. Её каштановые волосы, небрежно стянутые в хвост, выбивались прядями, обрамляя лицо, на котором застыло выражение вечной усталости. Мальчишки, как будто вырвавшиеся на свободу хорьки, с первой же секунды устроили забег по вагону, сметая всё на своём пути.

Глава семейства – громадина с багровой физиономией и пивным животом – тащил за собой гору баулов. Он расталкивал пассажиров, бормоча под нос проклятия. Лысина блестела от пота, а расстёгнутая рубашка открывала взору заросшую грудь.

– М-да, поездочка намечается та ещё, – пронеслось у меня в голове, когда один из сорванцов, с визгом промчавшись мимо, чуть не снёс с лежанки дремавшую на боковушке старушку. Её очки съехали набок, а седые волосы растрепались, придавая ей сходство с растерянной совой.

Дети, игнорируя шиканье и ворчание окружающих, продолжали свой безумный марафон. Они карабкались на верхние полки, ныряли под столы, дёргали пассажиров за рукава. Их звонкий смех и крики разносились по вагону, вызывая у одних улыбки, у других – гримасы раздражения.

Родители, казалось, полностью абстрагировались от происходящего. Мать достала из сумки пакет с бутербродами и уставилась в окно невидящим взглядом. А отец, развалившись на верхней полке, храпел, распространяя вокруг себя запах перегара и табака.

Мы с Мишкой обменялись взглядами. В его глазах мелькнул испуг, в моих – обречённость.

Но, как ни странно, вскоре этот хаос начал казаться почти уютным. Дети угомонились, увлёкшись карточной игрой, которую им предложил добродушный старик с соседней полки. Мать задремала, прислонившись к окну, а отец перестал храпеть, перевернувшись на бок.

Я снова взялся за книгу, и теперь чтение шло легче. Может, дело было в убаюкивающем перестуке колёс, а может, в том чувстве общности, которое всегда возникает между попутчиками в долгой дороге. Как бы то ни было, я поймал себя на мысли, что начинаю наслаждаться этим путешествием.

Мишка, сидевший напротив, перехватил мой взгляд и подмигнул.