Заканчивалось это послание странной фразой «Обратите внимание на свою заботу».

– Три недели – срок, если не размножу – пиши пропало, – и Женька хохотал. – Счастье по почте, представляешь?

Потом он начинал философствовать. Он был уверен, что природа намеренно сделала человека. несовершенным, разделив на два пола, чтобы половинки терзались в мучительных поисках друг друга, понимая всю бессмысленность подобной затеи. Истинное счастье никому не даруется и никем не завоёвывается. Один убогий шанс из сотен тысяч – трудно уповать на него всю жизнь. Почти уникален великий Сальвадор Дали со своей Галой – женой, любовницей, натурщицей. А вокруг – сумрачный океан одиночества, мучительного ожидания, молчаливого отчаянья, скрытого маской беспечности и удачи. Счастье где-то в самом человеке, в каждом из нас, хоть мы и поступаем сплошь и рядом не по-человечески.

Уже тогда Дмитрий подозревал его, потому что именно Женька мог поступать не по-человечески ежедневно. Уже тогда в небольшом уютном баре, за стойкой которого разбавлял коньяк водой Архипов, появилась у Дмитрия тревога; грядут перемены.

Умело раскрашенные по-мозаичному окна, стены с тёмными и светлыми полосами, похожими на тени, низкий зеркальный потолок, занавесь при входе, низкие столы и мягкие кресла, серый палас – всё создавало уют, было предрасположено к отдыху, спокойной беседе за чашкой кофе. Но Дмитрий ни разу не привёл сюда жену.

А Женька приглашал, приглашал и жаловался, говорил, как день за днем с грустью созерцает он пустой, замерший в ожидании бар, а ощущение уюта постепенно деформируется, превращаясь в безнадёжную тоску. Тосковали, тускнея, светильники- бра под потолком, потому что никто не любовался их загадочным световым рисунком; тосковала канатная занавесь – её никто не распахивал элегантным жестом; пылилось в безысходной скуке зеркало на потолке – им никто не удивлялся.

Это теперь ясно: Женька тосковал по жене Дмитрия и тяготился тем, что не может сюда прийти с ней вдвоём, без её ревнивого мужа. Немудрено, что скоро Дмитрий заметил: Архипова раздражает его присутствие.

– Что это у тебя за работа такая? – играя желваками, цедил Женька. – Нищета, писюльки публикуешь. Не по-мужски, только нос задираешь. Хочешь, я тебе сегодня же статью напишу. На любую тему.

И Дмитрий, принимая вызов, заказал приятелю статью о молочной ферме. Через день он взял у бармена помятый тетрадный лист и прочитал: «Веление нашего времени – подъём животноводства. Как в целом сельском хозяйстве, так и в корововодстве, в частности. Раньше, конечно, привычно было: каждый отвечал за себя, то есть за группу коров. Каждый заботился о своей подстилке: ежели, скажем, опилок вовремя не постелить, то можно повредить ноги и вымя. А сохранность каждого скота должна быть на первом месте…» Каков подлец этот Архипов!

Сделав серьёзную мину, новоиспечённый селькор наливал Дмитрию кофе, пододвигал бутерброды:

– Угощайся, – потчевал соперника изверг Женька, – колбаса всё равно испортится… Нет, всё-таки придёт мой звёздный час.

Дождёшься, думал Дмитрий. Это как пить дать.

Но Женька действительно дождался, когда уволился из барменов.

Впрочем, звёздный ли это был час?

Осенними вечерами Дмитрий выходил на лоджию, выкурить последнюю за день сигарету. Посмотреть, как отраженные в лужах дома начинают вдруг жить в двух измерениях, обычной понятной всем жизнью – земной, и другой, неизвестной, подземной, зазеркальной. Дневная слякоть превращается в загадочный, полуфантастический мир. Чудом сохранившиеся в новом микрорайоне большие берёзы неясно блестят в тусклых синеватых лучах фонарей. Совсем рядом, за соседним домом, шумят спешащие в столицу поезда и пригородные электрички, голос женщины-диспетчера изредка доносится со стороны железнодорожной станции.