Автор колонки знал, что за ним придут очень скоро, поэтому, не теряя времени, сел за очередную инструкцию. «Дорогой Писатель, – обратился он сам к себе. – Если ты можешь помогать людям с помощью карандаша и листка бумаги, наделен силой решать проблемы людей, но те от этого не становятся счастливей… Если твоих рекомендаций им всегда мало и читатели, обращаясь за советом, настоящую помощь не принимают… Если от твоих слов становится хуже всем… Так пусть же твой талант исчезнет, стоит тебе только дописать этот текст», – закончил Писатель за секунду до того, как его схватили. Этот листок он держал в кулаке до тех пор, пока его не забрала свинья-мэр. Зная об эффективности инструкций, она пришла в дикую ярость и завизжала. «По только что принятому закону все авторы, кто лишился своего дара, должны быть казнены на месте и похоронены не на кладбище, а в городской клумбе для цветов» – заходилась злостью свинья-мэр. После чего толпа хрюкающих подчиненных накинулась на Писателя и лягала его копытами до тех пор, пока он не перестал подавать признаков жизни…

– Не знаю… Почему тогда писателю, вообще, не покинуть город?

– Конси. Я тоже не знаю, – Сентидо выглядел более озадаченным, чем я.

– Как горожане не видели своих истинных проблем, так и писателю нужен был взгляд со стороны на его жизнь. Я понимаю, что это сказка. Но в реальности у писателя есть близкие или хотя бы друзья. Они должны были сделать инструкцию «жизни» для него.

– Ты знаешь, что «друг» – это подарок, который ты даришь себе?

– Сделай уже тише музыку.

– Близкие – еще большие эксплуататоры, чем незнакомцы.

– Это эгоистично – думать, что тобой все пользуются.

– Ставлю свою машину, что это так. Если у человека много друзей, то он тщеславен, если не много…

– Хватит вилять в полосе. Сбавь скорость.

– …То он любит подседать им на уши и ныть про свой тяжелый крест.

– Ты считаешь, что искренней дружбы не бывает?

– Конси. Люди только и ждут момента, чтобы тебя обобрать. А еще природа в нас не заложила механизмов самоограничения. Или казнить всех предателей, или, при отсутствии контроля, весь мир будет одной температуры и без порядка.

– Я не понимаю тебя.

– Это метафора.

– Ты себя нормально чувствуешь? У тебя язык заплетается, – я присмотрелся к Сентидо и увидел, что все его лицо в поту. – Даже между нами нет искренней дружбы?

– Я с тобой недостаточно искренен. Ты, я думаю, сам от меня чего-то хочешь. Иначе зачем сел со мной в машину.

– Смотри. Если бы мы с тобой стояли друг напротив друга в стерильных условиях, скажем, на необитаемом острове, и нам ничего не пришлось бы делить, – я почувствовал азарт к этому спору. Мне показалось, что можно найти слабое место в хрупкой позиции приятеля. – Мы станем, по-твоему, искренними друзьями? А, Сентидо? – я заговорил громче, чтобы он точно отвлекся от своих мыслей и согласился со мной.

– Тогда, может, и ста… – Сентидо посмотрел на меня. Его взгляд был спокоен, и это контрастировало с хаотичной динамикой в окне автомобиля. Он будто смотрел сквозь меня и не смотрел вовсе. На мгновение салон залился ярким светом. Казалось, сам водитель его излучает. Лучи подсвечивали очертания стекол и расходились за спиной Сентидо, слабо озаряя его узкие зрачки наркотического опьянения.

– Машина, Сен…, – я не успел договорить. Удар по касательной в крыло водителя. Нас резко развернуло на большой скорости. Еще удар…

– Глупый Сентидо. Мы будем надеяться, что он придет в себя, – Вита, на удивление, не проявляла никаких эмоций, говорящих о тревоге.

– Не хочешь его навестить? – спросил я ее.