В следующую секунду из распахнутого нутра «Пангеи» вырвалась яркая вспышка. Я вскрикнул, зажмурившись – перед глазами поплыли ослепительно-белые шары. Повезло, что смотрел я не на реактор, а на мчащегося в бесконечность космонавта. Да и на такой дистанции системы челнока успели отфильтровать световой поток. А вот пилоту первого «Фокуса» повезло меньше: на секунду эфир взорвался его протяжным, наполненным болью воем, который сменился пугающей тишиной. Скорее всего, световым излучением парню выжгло глаза. Я с холодным равнодушием констатировал, что он не сможет даже самостоятельно вернуть челнок в ДОК, а уж про извлечение реактора и думать нечего.

– Выброс! Выброс, мать его! – закричал Дмитрий Сергеевич. – «Фокус-1», вытаскивай реактор! В инженерном все «двести»! Первый, почему не работаешь?! Реактор вот-вот рванёт!

Вот теперь я испугался по-настоящему – взрыв реактора гарантированно уничтожит «Пангею». Не знаю, за кого я боялся больше, но подумал в этот момент о Вике. Она в медицинском модуле боролась за жизни пострадавших. Она никогда их не оставит и не бросится к спасательным капсулам. Уже и не вспоминая, что вокруг лишь виртуальная симуляция, я направил челнок к створам ходового отсека. Повреждённый «Фокус-1» лёг в дрейф и, конвульсивно подмигивая навигационными огнями, медленно удалялся.

– Командир, я «Фокус-2», – спокойно заговорил я, заставляя челнок зависнуть. – Первому нужна помощь. Извлечением займусь я.

– Хорошо, – отозвался Дмитрий Сергеевич. – Давай аккуратнее. У нас минута, не больше. Нужно отбросить его хотя бы на десяток километров.

– Принял.

Под брюхом моего «Фокуса» разверзся небольшой термоядерный ад. Обшивка реактора раскалилась, превратившись из мертвенно-серой в ярко-оранжевую. Тревожно запищали зуммеры, предупреждая о радиационной опасности, натужено загудели системы рециркуляции воздуха. Я активировал сцепное устройство. Штанги манипуляторов потянулись к реактору, щёлкнули по раскалённому корпусу, но соскочили, зажав в стальных клешнях лишь пустоту. Система автонаведения челнока сдохла вместе с навигацией и многой другой бортовой электроникой.

– Сорок пять секунд, – тихо сказал командир.

Я схватился за джойстики, переведя систему фиксации грузов в ручной режим. Пот крупными каплями стекал по лицу, попадая в глаза. Я громко сопел и, вроде матерился, а может, только казалось. Наконец индикатор вспыхнул зелёным, подтвердив захват реактора.

– Есть! – крикнул я, уводя челнок в сторону.

– Двадцать секунд. Сбрасывай!

Я вдавил кнопку катапультирования груза и замер в ожидании отстрела модуля. Но ничего не происходило. Уже точно матерясь вслух, я ещё несколько раз нажал неисправную кнопку, но грузовая катапульта не отзывалась. Вдруг стало ясно, к чему клонит система такой вводной: самопожертвование, фатализм и принятие неизбежного. Мы все должны быть готовы к смерти, без сомнений пожертвовать собой, ради спасения экипажа и спящих в анабиозе колонистов.

– Грузовая катапульта – выход из строя, – доложил я, потянув до упора джойстик на себя. – Ухожу с грузом.

– Тёма, десять секунд! – прорычал Дмитрий Сергеевич. – Дай газу и выпрыгивай! Мы подберём тебя!

– Не выйдет, командир, сам же знаешь.

– До встречи, майор, – в голосе полковника проскользнуло искренне сожаление.

– Увидимся!

 Я постарался произнести это насмешливо-бравурным тоном, но голос всё же дрогнул. Да, система позволяла нам осознавать, нереальность происходящего, но приятнее от этого смерть не становилась.

– Пять секунд!

Не сводя взгляда с дальномера, я выжимал из челнока всё, на что были способны реактивные движки. Мог бы – сам бы подталкивал «Фокуса».