Грозный муж ввалился в комнату и подозрительно посмотрел на меня.

Я стоял тихий и задумчивый.

― Это ты, дед Мороз? ― спрашивает он.

― А что, непохоже?

― А где твоя борода?

― А спросите у своего сорванца, ― отвечаю я и поднимаю с пола кусок ваты.

― Это борода?

― Борода, ― отвечаю, ― что же еще?

Тут он злорадно рассмеялся.

― Ну ты, брат, влип. Конечно, бить тебя я сильно не буду. Мне твоя выдумка понравилась. Одеваешься под деда Мороза и дорога к молодым и замужним женщинам открыта.

И я, вероятно, еще очень долго носил бы отметины его кулаков на своем лице и теле, но молодая мама вовремя вступилась за меня. А я, не будь дураком, быстро проскользнул в приоткрытую дверь. И все-таки, несмотря на некоторые трудности, я честно отработал за Генку дедом Морозом и шел домой с чувством выполненного долга.

Дверь моей квартиры оказалась незапертой, и я, толкнув ее, оказался в прихожей. К моему удивлению и негодованию на самом видном месте стояли желтые генкины сапоги, которые я не спутал бы ни с какими другими. Я снял ботинки и осторожно прокрался в свою комнату. То, что я увидел, сразило меня наповал: Генка лежал в постели с моей супругой в не очень приличном виде.

― Жаль, что у меня нет посоха, ― произнес я громко и уничтожающим взглядом посмотрел на бывшего друга.

Он повернулся, испуганно посмотрел на меня.

― А ты уже отработал?

― Да, ― ответил я, ― Я-то работал, а ты в это время справлял Новый год с моей женой. Ловко вы все придумали, нечего сказать.

Я не ждал ни извинений, ни оправданий. Не стал я и драться со своим бывшим другом, не спустил его с лестницы и не выбросил в окно. Я быстро оделся и ушел от них навсегда. Этот Новый год круто изменил всю мою дальнейшую жизнь.

В этом Новом году я развелся, через полгода женился вновь, обзавелся детьми. Многое стерлось с годами из моей памяти, но это новогоднее приключение не забылось никогда.

С годами оно превратилось в пикантный анекдот, который я рассказывал своим знакомым каждый Новый год.

И когда я слышал их веселый смех, горечь от измены близких мне когда-то людей, уходила, а оставалось хорошее новогоднее настроение.

Когда Трубников закончил свой рассказ, Славик и Витек долго сидели, раскрыв рты. Славик гораздо быстрее Витька пришел в себя и раскатисто рассмеялся.

– Ну, ты даешь, писатель! ― сквозь смех пытался говорить он. ― Ну ты даешь! Какой же ты лох, писатель. Дружок тебя спровадил на работу, чтобы с твоей женой… Да-а-а…

Его возмущению не было предела. Затем, он неожиданно помрачнел и сделал заключение:

– Я б ее, падлу, мигом порешил, и ублюдка этого тоже.

Больше он ничего не говорил, продолжая интенсивно жевать.

Витек был умнее напарника, и потому не стал делать поспешных выводов.

– Вы ведь это все придумали, правда? ― нерешительно спросил он у Трубникова.

– Выдумал, ― признался Алексей Николаевич, ― но что-то похожее случилось с моим приятелем. Хороший он был парень, царство ему небесное, а жена у него была ― дрянь. Он ― на работу, а она к дружку своему.

После этого рассказа, Славик стал относиться к Трубникову несколько по-иному: более уважительно. И когда Алексей Николаевич работал над рукописью шефа, не делал замечаний, а только молчал.

Через несколько дней к ним пожаловал босс. Он прочитал поправленные листы своей рукописи и остался доволен работой Алексея Николаевича.

– Молодец! ― похвалил он писателя. ― Я сам вряд ли смог бы так написать. Но пить с тобой я больше не буду. Слишком ты становишься заносчивым. Как мои ребята, не обижали?

Важа внимательно посмотрел на Славика с Витьком.

Те невозмутимо смотрели на главаря, словно два безгрешных ангела.