Ее размышления прервались возгласом удивления «много улыбчивого человека»:

– Это что еще за черт! – воскликнул Могильный, уставившись на окровавленное тело медсестры.

«Не может быть, чтобы он не заметил этого раньше», – злорадно подумала Маргарита. – Хотя, ты же только сейчас появился здесь, доктор Смерть».

– Кто-нибудь может мне объяснить, что здесь происходит? – спросил кого-то Могильный, но, кроме санитаров и полуживых пациентов в госпитале никого не было. Оставался, правда, еще охранник, но этот вопрос, очевидно, был адресован не ему, так как выход из госпиталя находился так далеко, что нужно было еще докричаться до того охранника.

Маргарита постаралась открыть глаза и повернуть голову, чтобы убедиться, что выход действительно находится на том расстоянии, куда нужно орать во всю мощь своих легких. Еще ей стало жутко интересно – стоит ли на «часах» охранник, или он так и не вернулся из своей курилки?

У Кондрашкиной ничего не получилось: шея не могла повернуться хотя бы на миллиметр – ее будто заморозили лошадиной дозой местной анестезии, и Маргарите не удавалось даже проглотить слюну, скопившуюся в глотке. А свинцовые веки не хотели открываться, будто заморозка от шеи «перетекла» по сосудам и туда.

Маргарита вдруг закашлялась, и в тот же момент в шее что-то хрустнуло. Кондрашкина смогла, наконец, повернуть голову, и почти в ту же секунду открылись ее глаза – она увидела всё: Могильного, стоявшего рядом с окровавленным телом медсестры; рослых санитаров, с брошенными тут же, под ноги, пустыми носилками; новенького, кинутого теми же санитарами на соседнюю кровать.

Маргарите вдруг захотелось встать и рассмотреть всё получше, но ноги ее были холодные и будто каменные. Она с невероятным усилием дотянулась рукой до правой ноги и потрогала бедро: да, она не ошиблась – нога, холодная как лед, не чувствовала прикосновения теплых пальцев руки. Маргарита от отчаяния царапнула кожу бедра ногтями, и вновь ничего не почувствовала. Зато она ясно ощутила, как по щеке побежала горячая от обиды слеза. «Ну вот, началось», – с горечью подумала она, снова закрывая глаза.

Она снова попробовала приподняться, и на этот раз ей удалось чуть-чуть оторвать плечи от подушки. Этого хватило, чтобы можно было снова посмотреть туда, где стоял Могильный со своим обслуживающим персоналом, и еще чуть назад – на пустую кровать Елены. «Значит, она действительно ушла», – подумала Маргарита, внутренне радуясь тому, что это ей не привиделось. Вот только куда она могла пойти в таком состоянии, когда ни слова не могла произнести, и вообще слабо реагировала на вопросы Кондрашкиной, когда та с ней пыталась говорить несколько часов назад. Маргарита и предположить-то боялась, чем пичкали Елену все это время, пока та лежала здесь, а уж как она теперь себя чувствовала, можно было лишь догадываться, придумывая себе страшные истории, от которых становилось не просто тошно, а ужас как жутко. И только сейчас Маргарита вспомнила, что Елена ушла сразу же вслед за тем страшным человеком, который вылез из стены и убил медсестру. Скорее всего, он потом стоял около выхода и ждал, пока Елена его догонит, чтобы уйти вместе с ним, но вот куда – это одному Богу известно. «А вдруг он ее прибьет?» – подумала Маргарита, но тут же вспомнила еще одну деталь: тот страшный человек о чем-то несколько минут говорил с Еленой, а та ему всё кивала – значит, они о чем-то договаривались, может, о месте встречи, или еще о чем?» Вопросы сыпались на голову бедной Маргариты, как из рога изобилия, и все они, как назло, были неразрешимы. Эта неизвестность раздражала ее больше, чем Могильный, который всё не уходил, а тупо стоял на одном месте и смотрел на кровавый пол, на маленькое мертвое тело своей подчиненной, не зная, что делать дальше. Тут он оглянулся и посмотрел на Маргариту затравленным взглядом: очевидно, мозг еще не успел свыкнуться с неожиданной утратой медсестры, и он, находясь в полной растерянности, выглядел сейчас, как человек, заблудившийся в большом незнакомом городе. Но как только до его мозга дошло, что он видит перед собой Кондрашкину, лицо Могильного вдруг перекосила такая злоба, что он готов был прыгнуть, как кот, и вцепиться в глаза Кондрашкиной, бесившие его в эту минуту больше всего на свете. Он всегда боялся ее глаз с тех самых пор, как только первый раз встретился с Маргаритой на «Цитроне». Два года назад, когда его привезли на этот объект, при первой встрече с Кондрашкиной он что-то тогда у нее спросил, а она так ему ответила, что у него занемел язык, и он не мог открыть рта в течение часа. Через несколько дней Могильный обо всем забыл, словно из его памяти стерли этот неприятный эпизод, и он снова нарвался на Маргариту: ситуация с онемевшим ртом повторилась с пугающей точностью, вот только этот момент он запомнил надолго. И всякий раз, как только Могильный случайно сталкивался с этой странной женщиной, с ним происходили какие-нибудь неприятности…