Теодор зачарованно смотрел в её лицо. Иногда улыбаясь, иногда становясь сосредоточенным. Он светился. Черты его лица стали ярче от удовлетворения, мягкости, от удовольствия власти над Мирой. Он сексуально питался одним её видом и присутствием. Толкался и толкался в неё пальцами, согретыми теплом её тела. Костяшки касались чувствительных зон снаружи.

Внутри росло очень странное ощущение. До раздражения. Приходилось задерживать дыхание, прислушиваться к себе. Хотелось чесаться изнутри. Или хотелось большего. Или всё прекратить. Мира вдруг вспыхнула и уткнулась носом в шею Теодора.

– Больно? – спросил он немного хрипло.

Именно! Вот верное слово. Боль. Притупленная боль.

– Терпи. В этом и смысл. Потом будет хорошо.

– Я больше не смогу кончить, – сказала она абсолютно честно. Мира теперь знала, чего Теодор добивается. Но из неё уже и так выжали всё возможное.

– Конечно же сможешь.

И Мира действительно сумела. Стиснула мышцами пальцы в ней, когда пульсация достигла критичной точки. Такая странная, не ослабевающая. Густая, как сироп.

Теодор не остановился. От сверхвозбуждения и усталости Миру уже потряхивало. Откуда в Теодоре столько сил, она не понимала. Неумолимо он всё верховодил внутри пальцами одной руки, другой же придерживал Миру за бедро, иногда проводил по талии. Словно говоря: «Я здесь. Я всё контролирую. Просто чувствуй».

Под веками жгло. Мышцы тоже точно пожирал живой огонь – настолько они были напряжены.

– Смотри на меня.

Мира открыла глаза. Она упиралась в грудь Теодора, комкала его воротник, прихватывала кожу, оставляя на ней красные полосы. Но Теодор не жаловался.

– Смотри, Мира. На меня, – глубокий голос действовал гипнозом, мантрой, заклинанием.

И Мира посмотрела. В расширенных зрачках напротив ожили шальные огоньки. Дыхание Теодора было поверхностным, струящимся. Губы слегка приоткрыты.

Кисть задвигалась в рваном быстром темпе. Мира поморщилась. Внизу всё стало максимально чувствительным, местами кожа занемела от трения. Сквозь тупую боль прорывалось пьянящее ощущение. Невменяемое, уже за гранью. Хотелось от него избавиться, но вместе с тем его хотелось и вжать в себя. Граница между удовольствием и болью стиралась с каждой секундой.

Яркие пятна под стиснутыми веками. Вязкий гул и пульсация в висках. Мутная глубина, а затем толчок на поверхность. В горле горячо-горячо. Целая цепная реакция.

В ладони Миры вонзились её ногти. Она простонала и услышала в ответ сдавленный стон – как если бы её нервные окончания передали импульсы в тело Теодора. Поднявшись на коленях, Мира зависла в высшей точке, чтобы затем медленно опуститься вниз. Она почти выдавила из себя это удовольствие, словно оно было таким огромным, что не могло самостоятельно пройти сквозь маленькое для него тело.

Приблизившись, Теодор сцеловал остаточный стон с её губ. И наконец-то остановился. Мира тут же рухнула на его грудь. Обняла так, словно он – целый мир, который непременно должен пробраться сквозь неё. Прямо сейчас. Руки Теодора накрыли её спину. Губы коснулись кипящего виска.

Мира медленно осела на диван и, устроив голову у Теодора на коленях, вытянула гудящие ноги. Лёгкие горели, воздух казался острым и грубым для них. Ощущение пустоты внутри было непривычным после такого длинного марафона. Сколько это длилось? Час? Целый вечер?

В чувства привело бережное прикосновение. Отодвинув в сторону копну волос, Теодор вытер тыльной стороной ладони испарину на шее Миры. Его руки в сравнении с её разгорячённой кожей казались прохладными.

– Ты в порядке? – бархатно спросил он.

– Более чем.

Теодор помассировал остаточные следы от верёвки на запястьях, полумесяцы от ногтей на ладонях. Кончики пальцев начали покалывать. Под рёбрами приятно пекло, и это тепло опускалось вниз и приливами возвращалось вверх. Каждая клеточка тела умерла и возродилась вновь.