– Нет, постойте, сенатор, – прервал его громкий голос Петра Кливерта, поднимающегося с места и с вызовом бросающего взгляд в сторону сенаторских лож. – Вам, может быть, в словах философа и не видно никакого смысла, и способность господина министра приводить подобные аргументы кажется только раздражающим фактором, но мне интересно…

– И когда только плебейство научилось у нас так складно выражаться? – зло оборвал его Никеров. – Кто вообще дал слово этому… Присутствие весельников оскорбляет чувства аристократии и нарушает положение «Билля о наследственном статусе»! Я не признаю решение конституционной комиссии, состоящей из приспешников бывшего управляющего, действующих в его интересах и в интересах плебеев! Закон был принят сенатом. Никакая комиссия не может объявить его ничтожным. Конституция Небес была принята много лет назад. С тех пор понятие представительного управления извратили до неузнаваемости. Представительное управление, смею вам напомнить, господа, – это сенат, в него входят сенаторы, статус сенатора могут получить только представители аристократических родов Небес. Так было всегда и так должно быть всегда! Какой еще расширенный совет с участием представителей из народа?! Какие плебеи? Опомнитесь, господа! Почему вы позволяете этому сброду снова присутствовать на наших собраниях?

– Прекратите сейчас же, сенатор, оскорблять членов совета! – не выдержал Марк. – Или я снова попрошу господина Кербера вывести вас из собрания.

– Что?! – сенатор Никеров побагровел. – Да что вы себе позволяете, советник неизвестно кого? Что значит, снова? Когда это я мог бы допустить подобную дерзость в свой адрес? Думайте, что говорите, Марк Мэнси!

– Господин Кербер, потрудитесь избавить нас от возмутительного поведения господина Никерова, – решительно произнес Марк. – Проводите сенатора до дверей, дальше, думаю, он найдет дорогу сам.

– Да, что происходит?! – закричал Никеров, обращаясь к сидевшим с ним в ложах сенаторам. – Это полный беспредел, господа! Неуважение к статусным лицам! Чего вы ждете? Сегодня выведут меня, завтра – всех вас!

Никто ему не ответил, но, когда двое гвардейцев встали рядом с ложей Никерова, Карл Листопад вполголоса произнес:

– Не стоит дразнить лихо, пока оно тихо. Сами напросились, сенатор. Я считал вас умнее.

Никеров, все еще пунцового от возмущения цвета, бросил на Листопада убийственный взгляд, в котором страх едва заметно прикрывался разочарованием и презрением.

– Вот вам ваше сердечное созерцание, министр! Вот все, на что способна в действительности ваша русская идея: молчаливое стадо баранов! А стаду, как известно, нужен пастух! – выкрикивал Никеров, когда гвардейцы вели его к выходу.

– И собаки, – негромко проговорил сенатор Томра, – чтобы отбивать овец от волков…

– Не стоит, Валент, – трогая сенатора за руку, придержал его пыл Листопад. – За метафорические высказывания сегодня применяются вполне конкретные меры наказания. Не стоит испытывать судьбу, а то в совете не останется никого, кто смог бы противостоять беззаконию. Действовать надо иначе…

– Ну, что, удалось донести идею до членов совета? – с надеждой в голосе спросила Амели, когда сенатор вернулся домой и сел обедать.

– Да, какое! – раздраженно отмахнулся он. – Снова устроили свару, вынудили Марка прибегнуть к непопулярной мере.

– Что он сделал?

– Кто? Марк? – Роберт отпил воды из кубка. – Заставил Кербера вывести Никерова из зала совета. И, надо сказать, очень даже уверенно при этом себя держал. Будто не впервые такие беспорядки устранял. Я даже удивился его смелой реакции.