– Давай попробуем.

– Знаешь, – поворачивается она к присутствующим и говорит слегка поджимая связки, – в какой-то момент их интеллектуальная близость исчерпает себя, они напьются и захотят близости физической, более естественной, понимаешь? Большинство вообще приходит сюда только ради этого.

– И как это происходит? Технически…

– Многие приехали на автомоби-и-иле, – Джейн растягивает последнее слово и смотрит в толпу, словно говорит о ком-то конкретном. – Кто-то снял номер неподалёку. Некоторые наивные полагают спрятаться тут, но у меня повсюду капканы и стрелы с ядом, так что ничего не выйдет.

– Хорошо, что у нас есть автомобиль, – реагирую я после небольшой паузы. – Хочешь, захватим тех двоих? – Конечно же, я шучу, но хочу поддержать игру.

– Обязательно! О, кажется, мне удалось! – Джейн смеётся и щипает меня за щёку. – Ты раскраснелся!

– Это шампанское.

– Твою машину можно использовать лишь строго по назначению, так что поедем на ней к тебе домой.

– Разве наша интеллектуальная близость исчерпана? И кто будет выгонять всех этих пьяных искусствоведов?

– Наша физическая и интеллектуальная близость друг другу не мешает. Ты так не думаешь?

– Моя уж точно. Ты хочешь уйти в самый разгар вечеринки?

– Да, так и надо делать, если хочешь, чтобы вечеринка удалась. Всё, жди меня через полчаса, сильно не напивайся. – С этими словами Джейн убегает наверх по винтовой лестнице, на которую даже смотреть страшно.

Я сразу распределил эти полчаса. Сначала я постою на этом месте столько, сколько смогу, глядя в толпу, будто кого-то жду. Затем не торопясь пойду на улицу и постою там столько, сколько смогу, также делая вид, что кого-то жду. Возможно, выкурю сигарету, а потом ещё одну. Когда перестану чувствовать руку, вернусь в зал греться и досматривать выставку, поднимусь на второй этаж и там встречу Джейн, напомню о себе.

Почти всё задуманное сбывается. Пока я стою на улице и курю, происходит небольшой диалог.

– Вы тоже обратили внимание, что острота темы некоторым образом притупилась за эти пятьдесят лет? Что скажете? – раздаётся голос слева.

Я поворачиваю голову и вижу одного из тех, кто не поддался дресс-коду, – человека в чёрной водолазке и серых шерстяных брюках.

– В моём Гарлеме свой ренессанс, знаете ли. Я не очень хорошо разбираюсь во всём этом.

– Понять это на все сто могли лишь современники авторов, сражавшиеся спина к спине в этой борьбе, являвшиеся своего рода пилюлями, уничтожавшими горечью искусства недуги общества. Что вообще мы знаем об этом?

– О пилюлях?

– Любая, даже самая смелая метафора будет лишь преуменьшением той реальности. Сейчас нам несравнимо слаще и теплее. К чему все эти вторичные попытки ухватить за хвост память?

– В общем да. Затея глупая, – отвечаю я с понимающим видом, поворачиваюсь к собеседнику и многозначительно выдыхаю струю дыма в прохладный воздух.

Я решаю подыграть и слегка высокомерно оглядываю его сверху вниз. Судя по всему, он один из обозревателей выставки, журналист, критик или всё вместе. Из тех, кого не приглашают, но, попав сюда, они становятся самыми уважаемыми гостями.

– Для чего нужны эти постоянные отсылки, будто актуальные проблемы недостаточно вдохновляют авторов на новое? Вместо того чтобы тащить этих стариков с того конца океана.

– Может быть, в этом и суть – показать разницу и невозможность сравнивать эти два периода? Закрыть тему и двигаться дальше?

– Да, но как же название выставки? И все эти слова про связь, общую борьбу?

– Кто знает, возможно, организаторы таким образом попытались выявить способность распознать подвох. Ведь название – это установка. Насколько сильно меняется ваше представление и ожидание после прочтения названия или критики? Насколько комфортнее накладывать увиденное в реальности на подготовленный фундамент?