Телефон нарушает тишину раздражающим пиликанием.

12:00. Полдень.

Взгляд на экран. Пять миллионов. Чистыми.

Она отставляет чашку, тянется за одеждой, начинает собираться.

– Может, останешься еще? Потусим? – Гарри улыбается небрежно. – На днях тут какой-то джазовый фестиваль.

Она качает головой, едва заметно.

– Нужно срочно в Денвер.

Гарри усмехается, но в глазах на миг мелькает разочарование:

– Мы еще увидимся?

Она вытаскивает визитку, кладет ему на грудь.

Гарри берет ее двумя пальцами, медленно читает:

– Брэдфорд? – в голове скрипят шестеренки. – В свидетельстве на собственность ведь значилось Блэквуд… – Нервное напряжение повисло между вопросом и догадкой.

Полуулыбка – холодная, но идеальная.

– Блэквуд – девичья фамилия.

Гарри хмурится и переспрашивает:

– Подожди… Ты замужем?

Ее взгляд – ровный и спокойный.

– Это было в прошлой жизни.

Щелчок замка.

Она бросает едва уловимый воздушный поцелуй – как прозрачное «до встречи».

Уходит не оглядываясь.

Коридор отеля пахнет дорогим ковролином и черным кофе.

Телефон у уха.

– Алекс, – голос ровный, отточенный, как у агента ЦРУ.

На том конце кто-то оживает, будто всю ночь ждал звонка:

– Ну? Как прошло?

– Деньги у меня, – короткий ответ. – Покупай.

Утренний свет, словно медный клинок, неторопливо рассекал тяжелые шторы. За окном раскинулось спокойное, солнечное утро, но внутри комнаты все будто застыло в зыбком промежутке между пробуждением и забвением. В золотистом луче кружились пылинки, словно звезды, потерявшиеся в далекой холодной Вселенной.

Томас повернул голову и всмотрелся в лицо жены. Оно казалось умиротворенным, застывшим во времени. Но что-то невидимое, тревожное уже поселилось в ее чертах – едва заметное, но настойчивое. Рассыпавшиеся по подушке локоны, линия ресниц, тонкий изгиб губ – все выглядело прежним. Или это было лишь его желание верить, что так и есть?

На потолке белые линии краски переплетались, накладываясь друг на друга, будто пересекающиеся маршруты мыслей. Он пытался сосчитать… что? Секунды, пронзающие тишину? Бесчисленные пылинки в солнечном луче? Или, может быть, те невидимые трещины, что расползаются в душе, пока не превратятся в пропасть, через которую уже не перебраться?

Томас поднялся с кровати, стараясь не потревожить сон супруги. Пол отозвался тихим скрипом, но Клементина даже не шелохнулась. На мгновение он задержал дыхание, будто это могло сделать его невидимым. Только затем позволил себе шагнуть за пределы комнаты.

Кофеварка загудела, и в колбу упали первые капли крепкого напитка. Аромат постепенно наполнял воздух, смешиваясь с утренней тишиной. Томас оглядел кухню: деревянные полки с выцветшими боковинами, стопка журналов на стуле, старый холодильник, лениво урчащий в углу. Все было привычным, но что-то в этом молчаливом порядке казалось чужим.

На настенном календаре красовалась обведенная красным кружком дата – 25 сентября. Его взгляд замер на этом числе. Через неделю должно было произойти что-то важное. Но что? Воспоминание вспыхнуло и растаяло, как легкий дымок над горячим кофе.

За спиной колыхнулся воздух. Руки жены мягко обвили Тома, а теплые волосы коснулись плеча, отдавая запахом лилий или, может быть, ванили.

– Опять витаешь в облаках? – прозвучал ее голос мягко, как прикосновение.

Он вздрогнул и повернулся, все еще находясь во власти собственных мыслей.

– Ты меня напугала, – выдохнул он, встречая взгляд супруги.

Клементина улыбнулась, убрала прядь за ухо и кивнула в сторону плиты:

– Сделаю тосты.

Она направилась готовить завтрак, а Томас, стряхивая оцепенение, провел рукой по лицу и глубоко выдохнул: