Упряжка неслась по равнине, прикрытой неглубоким снегом, из-за чего меня постоянно подбрасывало на кочках. Величественное, дикое безмолвие снежной пустыни удерживало меня здесь, не давая нырнуть в прежнее безликое ничто. Снежная пыль, колючая от мороза, летела из-под собачьих лап прямо мне в лицо и невидимыми льдинками впивалась в кожу. В тишине я слышала только своё дыхание, свист ветра, хруст снега под полозьями саней да редкие переругивания собак.

Временами мы то пересекали плоские белоснежные озера, то мчались по руслам рек, скованных льдом. Изредка, когда упряжка неслась возле леса, я видела оленей. Тогда собаки заливисто и дружно лаяли.

Мороз стал усиливаться, ветер забирался под одежду. Мне казалось, что в тело впивается множество крохотных игл, но я не мерзла, наоборот – это бодрило меня.

Наше путешествие закончилось уже в темноте. Упряжка остановилась под самым лесом, у небольшого временного жилища – куваксы. Старуха ловко распрягла собак, зашла в куваксу и сразу же вернулась обратно, кинув им вяленую рыбу – всем, кроме белой собаки. Быстро расправившись с едой, те улеглись прямо в снег. Белая же, видимо, есть не хотела и опять улыбалась во всю пасть.

Нойда подошла к нартам и отвязала меня.

– Иди за мной! – велела она, помогать же мне не стала.

Я с трудом поднялась и направилась вслед за ней. Мы зашли в куваксу. Хозяйка скинула верхние одежды, затем присела посередине, у очага, и принялась разводить огонь.

– Туда ступай! – указала она мне на широкую низкую скамью, покрытую оленьими шкурами. – Там ложись.

Я послушно выполнила приказ нойды, скинула верхнюю одежду и улеглась. Мне не приходилось прежде бывать в куваксе, поэтому я окинула взглядом нехитрую обстановку. Разгоревшийся огонь выхватывал из темноты подвешенный над ним казан и домашнюю утварь по углам. В дыре над очагом виднелся черный бархат неба с вкраплениями далеких звезд.

Хозяйка подошла ко мне и присела рядом.

– Прежде верну утерянное. Одна из твоих душ потерялась. От испуга, наверное. Или от сильного ушиба. Было такое, верно?

Я кивнула головой.

– Вот я и говорю – испугалась душа, вылетела, а вернуться не может. Знаешь сколько у человека душ?

Я покачала головой.

– Так вот знай. У мужчин их пять – семь, у женщин четыре – шесть. Как и у медведя. Как рождается человек, так и из его тени рождается вторая часть души. Она путешествует во время сна.

Её рассказ заинтересовал меня.

– А остальные души?

– Остальными ведает сама Равдна, Священная Мать Земли. Она ткет Узор Жизни для каждого из нас. Теперь помолчи, буду разыскивать твоего помощника в мире духов…

Она улеглась рядом и обняла меня. Я удивилась такому, хотя всегда очень любила лежать у мамы под бочком. От нойды, как и от мамы, веяло теплом и уютом…

Пушистая белая собака Эрны жизнерадостно прыгала одновременно на всех своих четырех лапах. Заметив мой взгляд, она улыбнулась во всю свою собачью пасть, сделала несколько прыжков по снегу и остановилась, оглядываясь, словно приглашая следовать за собой. Я пошла за ней по снежной пороше и очутилась в знакомом белесом и туманом месте. Оглядевшись, я увидела вокруг себя сидящих людей-теней. Но теперь до меня доносились обрывки фраз: … Высокая… Там высокая… Я огляделась, но никакой высокой женщины не обнаружила. Откуда-то слышался монотонный голос Эрны, но вскоре он затих.

Начался снегопад. Странный… Большие снежинки не падали на землю, а каким-то образом зависали в воздухе, соединялись друг с другом – надо мной и вокруг. Люди-тени исчезли за этой белой пеленой.

Я с большим интересом рассматривала снежинки: никогда прежде мне не приходилось видеть такие. Тончайший ажур, филигранное мастерство природы… И ни одна из них не повторяла предыдущую. Сотканные воедино, они колыхались, словно это была невесомая накидка из тончайших нитей. Что-то напоминал мне этот узор…