Рецепты грузинской жизни Ирэн Кипо

Пролог

Ниагара. Утро после свадьбы

С утра в номере стоял запах кофе, клубники и слегка выдыхавшегося шампанского.

Олеся сидела на полу, окружённая коробками, шурша упаковочной бумагой, как археолог, добравшийся до слоя «друзья родителей». Томас – в мятой белой рубашке, ещё не до конца проснувшийся – рассматривал открытку с каллиграфией, похожей на почерк средневекового нотариуса.

– «Пусть ваша любовь будет как вино – крепнуть с годами», – процитировал он, усмехнувшись. – Прямо как бутылка каберне из позапрошлого века. С плесенью и благородством.

– Зато искренне, – хмыкнула Олеся, доставая очередной свёрток. – Вот эта коробка точно от тётушки Грэйс. Обмотана, как атомный реактор: три слоя скотча и бантик.

Томас подошёл, сел рядом, помог разрезать скотч. Под слоем плотной бумаги обнаружилась старая, потрёпанная книга – с красной кожаной обложкой, пахнущей временем и лавровым листом. На титульном листе:

– «Georgian Recipes. With Love and Wine. 1828», – прочитала она. – О, Грузия!

– Прямо в тему, – сказал Томас. – Завтра же вылетаем.

Она открыла книгу. На форзаце – надпись чернилами:

“To my dearest N. – for the days we stole from time. W.”

Пальцы Олеси невольно замерли. На секунду – словно в комнате стало тише.

– Кто это написал? – спросил Томас.

– Наверное, В… кто-то. Виктор? Натали? Не знаю. Но это выглядит… личным.

Она перевернула страницу – и тут же выпал листок: тонкий, пожелтевший от времени снимок. Девушка в светлом платье, стоящая среди виноградных лоз. Фото из другого века. Взгляд – прямой, тёплый и немного печальный.

– Это она? – шепнул Томас.

– Возможно, – ответила Олеся, вглядываясь. – Смотри: на обороте – карандашом, едва заметно: Кахетия. Сентябрь, 1925.

Томас сел рядом. Оба замолчали.

Фото пахло сухой бумагой и старым вином. Книга – лавровым листом, кориандром и чем-то неуловимым. Как будто открывали не просто рецепты, а чью-то память, завернутую в грузинские специи и нерассказанные истории.

– Завтра Грузия, – сказал он. – Вино, солнце, терракотовые стены. Я так жду момента окунуться в удивительное приключение, которое ты придумала и подготовила для нас.

Олеся сжала книгу чуть крепче. Как будто именно она была тем мостом между их новыми клятвами и чьей-то древней любовью, давно потерянной среди виноградников и тостов, ушедших в прошлое голосов.

– Сначала Сигнахи, – задумчиво проговорила она. – Маленький город любви. Там мы переночуем в винном отеле на склоне, с видом на Алазанскую долину. Потом Цинандали – старинный дворец, винный погреб, экскурсия. Оттуда поедем в Тбилиси, погуляем по старому городу, найдём тот легендарный книжный на Руставели и попробуем хинкали, приготовленные на углях.

Томас кивнул, поглаживая корешок книги.

– Потом Боржоми. Знаменитый парк, минеральные источники. И да, я обещаю попробовать воду с железом. Даже если буду морщиться.

– Из Боржоми – в пещеру Прометея, – продолжила Олеся. – Сказали, там подземное озеро и лодки. А потом – к морю. В Кобулети. Несколько дней тишины. Закаты, мандарины, шум прибоя.

– И снова в Тбилиси. На пару дней. На прощание. – Томас чуть наклонился к ней. – Я не знаю, что найдём там, но уверен: это будет нечто необыкновенное, большее, чем просто маршрут. Это как будто… вдохновение.

Олеся посмотрела на фотографию. Женщина в винограднике смотрела будто прямо в её душу.

– Может, всё дело в том, что иногда мы едем, чтобы найти нечто давно потерянное. Или – чтобы понять, что не всё потеряно.

Томас молча поцеловал её в висок.

За окном расцветал день. Вещи были почти собраны. Утро пахло надеждой.

А старая книга лежала между ними, как приглашение в чужую – и, возможно, их собственную – историю.

Часть 1

Сигнахи. Июнь 2025.

Сквозь иллюминатор небо казалось вырезанным из серебра. Внизу – редкие клочья облаков и невидимая ещё земля, где должно было начаться их первое путешествие в новом качестве – уже не просто друзья, а муж и жена. Томас устроился поудобнее, откинув спинку кресла, но спать не хотелось. Рядом Олеся листала книгу – ту самую, найденную среди свадебных подарков. Старинное издание грузинской кухни, 1828 год. Пахло кожей, сушёной бумагой и чем-то терпким, как старая библиотека.

Они были женаты всего несколько дней. Всё ещё звучал в памяти её голос, произносящий «да» – твёрдо, чуть дрожащим голосом, который навсегда останется в его памяти.

Олеся, в шикарном кружевном свадебном платье с длинной белоснежной фатой, с ясным взглядом, в котором сочетались твёрдость и мечтательность, казалась невестой из другого времени – немного богемной, немного упрямой. Невысокая, с точёной фигурой и грациозной осанкой, она напоминала ему героиню чёрно-белого кино. Светлая кожа, тёмно-русые, волнистые волосы, мягко обрамлявшие лицо, тонкие брови, чуть упрямый подбородок и губы, будто созданные для того, чтобы говорить вещи, в которые она сама верит не до конца. В ней было что-то независимое, словно ветер из другого мира – и что-то до боли близкое, домашнее.

Томас – высокий, сдержанный, с привычкой всё анализировать, – поймал себя на том, что впервые за долгое время позволил себе просто быть, без плана, без защиты. Его лицо с чёткими скулами, светло-голубыми глазами и чуть растрёпанными каштановыми волосами обычно казалось непроницаемым, но в тот день в его взгляде было что-то другое – растерянная радость и надежда. Этот медовый месяц казался ему не отдыхом, а чем-то вроде откровения.

– Посмотри, – сказала она, развернув одну из пожелтевших страниц.

Она провела пальцем по полям – там была аккуратная пометка, написанная то ли карандашом, то ли выцветшими чернилами:

«Сигнахи. Нино. Октябрь. Не забыть вкус саперави, как её губы».

– Здесь есть целый раздел про Сигнахи, – добавила Олеся. – Это совпадает с нашим маршрутом.

Она прикусила губу. В этой пометке было что-то личное, почти интимное – чужая эмоция, застывшая во времени.

– Нино? – переспросил Томас.

– Похоже, это женское имя. Девушка с фото?.

Сигнахи значился первым пунктом их медового маршрута. Это совпадение было таким явным, что казалось постановкой, но они оба предпочли воспринять это как знак.

– Так ведь это же завтра, – сказал Томас, улыбаясь. – Мы начнём с того самого места.

Он кивнул, не отводя взгляда от её глаз. Лёгкое волнение, трепет от приближающейся неизвестности – всё было в этом взгляде, который стал глубже за последние дни, с момента, когда они произнесли клятвы.

***

К вечеру они сошли по трапу, и влажный, пахнущий землёй воздух Тбилиси ударил в лицо. Над горизонтом пылало закатное небо, в котором ещё дрожали остатки дневного жара. Их водитель, плотный грузин по имени Давид с широкими ладонями и гусарскими усами, подал чёрную «Тойоту» и тронулся в путь, не спеша, с достоинством.

Дорога в Сигнахи, как нить, плотно вплеталась в виноградные холмы. Олеся скинула туфли и прижалась лбом к стеклу – так делают дети, которым всё в новинку. Томас смотрел на неё и молчал. Он знал: сейчас лучше молчать, она впитывала пейзаж как губка. Он сам ощущал то же – будто внутри медленно разворачивался старый, пронзительно добрый фильм. В воздухе витал аромат пыли, скошенной травы и дикой мяты.

На горизонте, в лиловой дымке, начали проступать очертания гор. Кавказ был далёким, но ощутимым – словно древняя стража, подступающая к равнине. Над снежными пиками струился закат, переливаясь всеми оттенками янтаря и фиолета. Свет в салоне стал золотистым и мягким, как вино на языке.

Машина неспешно скользила по дороге, которая постепенно теряла асфальт и превращалась в смесь гравия, песка и следов от прошедших дождей. Томас заметил, как в свете фар мелькали бугорки, где зеленые кусты винограда прятались от ветра. Давид, глядя в зеркало, заговорил с лёгким грузинским акцентом по-английски:

– В Тбилиси всё суетится, а здесь – время будто останавливается. Видите, там, за холмом, старая мельница? Ей почти сто лет. Работала до 90-х. Сейчас только ветры крутят её крылья.

Олеся улыбнулась, прижалась к стеклу и попыталась запомнить каждую тень и перелив на холмах.

– В таких местах люди живут не спеша, – добавил Давид, – знаешь, когда тебя не гонит время, ты начинаешь слушать сердца, а не часы.

Томас кивнул, но заметил, что взгляд Олеси стал задумчивым. Она словно искала что-то в далёких тенях, в запахах гор и полей.

– Давид, а что вы обычно рассказываете туристам? – спросила она.

– Истории, – ответил водитель, – не сказки, а правда с оттенком души. Например, здесь неподалёку жил старик, который всю жизнь искал письма от жены, ушедшей в войну. Каждый год он возвращался к их дому и ждал её. Люди говорят, что в этих горах можно услышать эхо тех писем.

В салоне на мгновение воцарилась тишина. Томас почувствовал, как холодок пробежал по спине – не от страха, а от осознания, что история путешествия набирает глубину.

– Вот почему сюда едут не просто посмотреть, – тихо сказал он, – а чтобы почувствовать это… настоящее.

Олеся вздохнула и слегка улыбнулась, поглаживая ладонь Томаса.

Дальше дорога всё сильнее теряла связь с цивилизацией: по обочинам мелькали заросли акации, а над ними взлетали вороны, чёрные, как смола, их крики пронзали тишину, словно напоминание о чём-то древнем. Вдалеке, за первым поворотом, показывался силуэт деревни, где фонари едва разгоняли наступающую ночь.