– Ну, не знаю…
– А почему б вам, в таком случае, не пожить на даче?
– У нас ребенок! – воскликнул Миша неожиданно зло, – это ты так можешь – потрахалась в Москве, теперь сюда вернулась!
– Неправда! – Алина покраснела от обиды, – если ты не в курсе, я была замужем!
– За каким ты была мужем?.. Не смеши, народ!
Алина почувствовала, что сейчас сорвется и начнет хамить всем и по полной программе.
– У вас тут где-нибудь курят? – она резко встала.
– На лестнице! – огрызнулся Миша, – мы ведем здоровый образ жизни. А если будешь шастать туда-сюда, то простудишь Андрюшку, поняла?
– Поняла!
Алина вышла в коридор, и пока искала сигареты, зазвонил стоявший на столике телефон. Конечно, сюда ей никто не мог звонить, но, по московской привычке, она сняла трубку…
…Ладно, значит, отложим знакомство на потом, – решил Женя, принимая естественное положение и упираясь взглядом в коротко стриженный мужской затылок, – интересно, а этот мужик как затесался в нашу компанию?..
– …Спи, сынок, – чеченка в черном платке поправила сваливавшееся с полки одеяло.
– Мне жарко, – мальчик капризно поднял ручки, пытаясь оттолкнуть мать.
– Поезд поедет и будет дуть, – пояснила она, подтыкая одеяло под матрас.
– Не будет, – захныкал ребенок, – мне жарко.
– Ничего, потерпи, – мать погладила его по голове, – утром проснемся – нас уже будет встречать дядя Шамиль. У него большой красивый дом, ты будешь там играть.
– Больше, чем был у нас? – заинтересовался мальчик.
– Больше.
– А его не взорвут?
– Его не взорвут. Спи.
Мальчик покорно закрыл глаза, а пожилая женщина, до того молча сидевшая в углу и безразлично разглядывавшая полупустой перрон, повернула голову.
– В гости?
– Насовсем, – ответила чеченка шепотом, чтоб не тревожить успокоившегося ребенка. Она хотела еще что-то добавить, но резко хлопнула тамбурная дверь. В тишине загрохотали тяжелые шаги, и появились три человека в камуфляже.
– Прибыли. Вон, твое семнадцатое место.
– Еще пять минут. Успеем.
Они торопливо достали бутылку, пластиковые стаканчики и уже подготовленную закуску.
– Давай, Паш, за Танюшку и за всех ребят. Пусть земля им будет пухом. Это ж война. Мы все знали, куда шли, так ведь?
Тот, которого назвали Пашей, заглянул в стакан, словно ища там ответ на этот простейший вопрос, но, кроме водки, там ничего не было. Вздохнув, он выпил до дна.
– …Провожающие, покиньте вагоны…
– У, черт!.. Ладно, Паш, не убивайся – никого ж не вернешь.
– Пашка, надо жить, – второй похлопал его по плечу, – мы с ними еще поквитаемся, а ребята… Знаешь, в их поганом исламе тоже есть кое-что умное – по их законам, погибающий за правое дело, прямиком попадает в рай…
– Да иди ты со своим раем! – угрюмо бросил Паша, – Танюшка тоже верила в Бога, и что? Вернусь, я им устрою рай!..
– …Поезд отправляется!..
Наспех обнявшись, провожающие торопливо направились к выходу, а Паша смотрел им вслед, пока дверь не захлопнулась; потом устало опустился на полку, уставившись в глубь темного коридора. Что он разглядывал там так пристально, неизвестно – скорее всего, свои собственные мысли, потому что ничего примечательного в вагоне не было.
Поезд качнулся. Блики фонарей осветили купе, и стали видны неразличимые до этого четыре тусклые звездочки на погонах, и еще то, что печальные глаза и ровная щеточка усов совершенно не вязались с молодым лицом.
– Пересядьте, – попросила чеченка, – я буду ложиться.
Медленно повернув голову, капитан увидел спящего ребенка и на его лице появилось подобие улыбки, но потом перевел взгляд на его мать, и улыбка исчезла. В этот момент он пожалел, что с ним нет АКМа, чтоб выяснить, с какой целью эта сволочь пробирается вглубь России – он бы ей все припомнил!.. Но без автомата ему ничего не оставалось, как встать. Поглядев на оставшуюся на столике бутылку, капитан вылил остатки водки в стакан; выпил небрежно, как в первый раз, и вышел, на ходу доставая сигареты.