— Ну, — он подхватывает стакан с соком, — до конца не хотел подставлять Анфиску. Ложь она такая, — делает глоток и смотрит на нашу дочь, — затягивает в себя и тех, кто хочет сыграть на ней.

— Ты обещал, что ее не будет в нашем доме, — Анфиса судорожно выдыхает. — Обещал…

— Но она тут, — Руслан пожимает плечами. — Тебе разогреть обед?

Анфиска хочет выйти, но я хватаю ее за плечо, разворачиваю к себе лицом и всматриваюсь в ее глаза:

— Почему ты ничего мне не сказала, если знала?

— Потому что папа должен был остаться с нами, — шипит она в ответ. — С нами, а не с этой шмарой и ее выродком.

— Я тебя не так воспитывала, — голос мой тихий и ровный. — Анфис, тебе шмотки и безделушки были важнее меня? Так, что ли, выходит?

— Ей тут не место, — медленно выдыхает она и дергает плечом, сбрасывая мою руку. — Это моя комната, мои игрушки, моя кровать, мои вещи.

— Ты из игрушек-то и вещей давно выросла, — горько усмехаюсь. — Или пойдешь драться с пятилеткой и все отбирать? Давай, доча, это ведь так по-взрослому.

Она пятится к столу, падает на стул и прячет лицо в ладони, тихо всхлипнув:

— Я не хотела, чтобы вы развелись… Не хотела…

Приваливаюсь спиной к стене, скрещиваю руки на груди и перевожу взгляд на Руслана:

— Как тебе удается пробивать дно за дном, мой милый? Ты еще и нашу дочь во все это втянул, — запрокидываю голову и прижимаю затылок к стене, прикрыв глаза. — Господи… — смеюсь. — У меня нет слов.

— Он обещал… — сдавленно отзывается Анфиса. — Обещал, что такого не произойдет…

— А еще твой папа мне обещал быть со мной и в горе, и в радости, — устало вздыхаю я. — Обещал быть верным. Да и ты сама много чего обещала мамуле, да? Например, быть честной. И нет, Анфис, это не твой папа притащил девочку ко мне. Он бы сдержал свое обещание, но его переиграли.

— Мам…

— Я хочу верить, Анфиса, что ты сама не окажешься в такой ситуации, — отталкиваюсь от стены и выхожу из кухни. — И думаю, что твой папа сам бы не хотел себе такого зятя, как он сам. Тут же никаких культурных слов не хватит.

16. Глава 16. Кусай

— Мам… — в гостиную заглядывает Анфиска.

Я откладываю телефон.

— Что ты делаешь?

— Планировала звонить и отменять годовщину свадьбы, — убираю волосы за ухо.

— Мам… — проходит к дивану и садится рядом.

Глаза красные, щеки бледные.

— Что? — спрашиваю я. — Или ты считаешь, что годовщину надо провести?

— Мам…

Всхлипывает, вытирает слезы и сипит:

— Прости меня… Я не хотела, чтобы все так вышло…

— А как ты хотела?

Я не чувствую обиды или злости на Анфису. Она не перестала быть моей дочерью, которой я вытирала нос, баюкала, радовалась первым шагам.

Я пребываю в усталости и недоумении, как я могла все проморгать?

— Мам, я просто очень испугалась тогда…

— Испугалась и решила, что это отличный вариант из папы подарки потянуть? — я задаю вопрос без ехидства или гнева.

— Мам, мне было пятнадцать лет.

— Да, я помню твои пятнадцать лет, — киваю. — Было весело, да.

— Мам, я не знаю, как так вышло… Я была очень зла на папу… И страшно… Я не знаю, — накрывает лицо ладонями. — Я хотела все рассказать, но… у нас уже все было хорошо, мам.

— Как ты узнала?

— Случайно, — судорожно шепчет в ладони. — Я хотела угнать его машину, — заикается почти на каждом слоге. — Папину машину…

— Что? — охаю я. — Угнать машину?

— Я ключи стащила, села и полезла в бардачок, а там… бумажки какие-то… я хотела их закинуть обратно, но вчиталась, а этот тест на отцовство… Мам, я несколько дней молчала, следила за ним, а затем словила на телефонном разговоре, в котором он говорил, что будет обеспечивать деньгами… — плечи дрожат и голос становится тише, — мам, тут меня понесло… Да, мам, — смотрит на меня, — я пошла на шантаж. И сказала, что все эти бумажки сфотографировала и что у меня есть доказательства. Но я ничего не фотографировала. Это само вылетело… мам… Я хотела все это остановить, но у меня не получалось, а потом я поверила, что все позади…