Притягиваю ее к себе, обнимаю и прижимаюсь виском к ее макушке. Она пахнет моим парфюмом, который я придумала лично для нее. Немного вереска, скошенной травы и чуточку сладкого меда.

— Прости, мама…

Сложная девочка. И всегда такой была. Громкой, требовательной и ревнивой.

— Анфис, я тебя люблю, — шепчу в ее висок. — Люблю.

А что я могу сделать? Люблю. Я ее родила. Маленькую, сморщенную и крикливую. Я кормила ее грудью. Я тискала ее, щекотала, поднимала из луж при истериках, мы с ней гоняли голубей, рисовали… И нет ничего хуже, чем жить во лжи и знать грязную тайну человека, которого ты любишь.

— Мама, — воет она и льет горячие слезы. — Прости…

Я принимаю ее всхлипы, ручейки слез, которые высвобождают годы напряжения и страха за семью.

В гостиную бесшумной мышкой проходит сонная Аня с Бубликом в руках, хмурится, подкрадывается к Анфисе и кладет ей на колени игрушку. Отступает, когда Анфиска вздрагивает и отшатывается от меня. Трет глаза и хрипло спрашивает:

— Почему ты плачешь?

Анфиса замирает с горящими глазами, и я жду криков, которые потребуют, чтобы “выродок” проваливал ко всем чертям.

— Меня зовут Аня, — Аня прячет руки за спину. — У меня потерялась мама. Вот жду, когда найдут.

Анфиску трясет, и я без понятия, что мне предпринять сейчас.

— Это моя дочка, — слабо улыбаюсь я. — Анфиса.

— Да? — Аня в удивлении округляет глаза. — Большая такая, — смотрит на Анфису. — Привет.

Анфиска напряжена и будто готова кинуться сейчас в драку.

— Тебя плохой дядя Руслан обидел? — Аня шмыгает. — Да? — зевает, хмурится и опять смотрит на молчаливую Анфису. Задумчиво чешет щеку, взгляд на меня, тяжелый мыслительный процесс, и она шепчет. — Он твой папа? Поэтому ты плачешь?

Анфиска молчит и не моргает.

Аня подходит, подхватывает Бублика и сует в безвольные руки Анфиски, а затем шепчет на ухо, приподнявшись на цыпочки:

— Бублик умеет драться с плохими дядями, — делает паузу и продолжает, — только он кусаться не умеет, — отстраняется, всматривается в шокированные глаза Анфисы. — Но ты же умеешь? Могу научить.

17. Глава 17. Кто?

— Господи… — сипит Анфиска, и все еще не моргает.

И Аню не отталкивает. Не бьет. Не кричит.

— Смотри, — Аня поднимает руку и обнажает зубки. — Вот так кусаемся.

Вгрызается в свое предплечье, а затем показывает следы от зубов:

— Вот.

Анфиска икает от шока.

— Теперь ты, кусай, — Аня протягивает руку к ее лицу. — Кусай.

— Я не хочу тебя кусать, — Анфиса сжимает в руках Бублика

— Но надо учиться, — Аня щурится. — И кусаться надо быстро, понимаешь? В разные места.

— А тебя кто учил кусаться? — Анфиса, наконец, моргает.

— Никто, — пожимает плечами. — Сама научилась, — тянется ручкой к щеке Анфисы и вытирает слезы. — Ну, ладно, я могу за тебя кусаться.

Анфису начинает опять трясти. Губы дрожат:

— Тебя не должно быть тут.

— Я знаю, — Аня вздыхает. — Я хочу маму искать, но меня не пускают. Отвезли куда-то… Я там описалась… А потом меня забрали и привезли сюда… — тяжело вздыхает и забирается на диван. Поднимает взгляд. — Ты красивая.

— Не подлизывайся, — шепчет Анфиса.

— Я подлизываюсь по-другому. Хочешь покажу?

Анфиса молчит, и Аня складывает бровки домиком, широко распахивает глаза и трется щекой о плечо Анфисы, как маленький котенок:

— Вот так, — Аня отстраняется и убирает с лица волосы. — Я так себя с тетей Валей веду, а она мне дает что-нибудь вкусненькое.

— Кто такая тетя Валя? — едва слышно спрашивает Анфиса.

— Соседка, — Аня болтает ножками. — Толстая такая. У нее еще котики есть. Белый, — загибает пальчики, — черный, полосатый… и, — восхищенно смотрит на Анфису, — рыжий. Рыжий-рыжий. И злой, но… — понижает голос до шепота. — Это других царапает, а я могу его гладить. Только это секрет. Ты любишь котиков?