—  Бекон, —  буркает Алекс, наливая себе стакан апельсинового фреша.

— Ты что, встал не с той ноги? — приподняв крышку электрогриля, проверяю готовность бекона. 

— Я всегда встаю с одной и той же, — все так же ворчливо сообщает он.

Улыбаюсь, переворачивая оладьи.

Честное слово, накормить ораву из семи человек — это не легкая прогулка. По моей шее стекает капелька пота, даже несмотря на работающий кондиционер и то, что мои волосы подвязаны косынкой на макушке. Но я до шести утра пялилась в потолок, переваривая полученную от подруги информацию, и поняла, что больше не могу. 

Мой бывший парень уже три дня демонстративно трахает все, что движется, будто наши отношения были для него гребаной каторгой! А мои кости за это время не перемыл только ленивый.

Я вычистила свой инстаграм до такой степени, чтобы ни на одной фотографии не было видно ни единой части его тела, даже случайно попавшей в кадр руки. 

Хочу забыть лицо Егора раз и навсегда. 

Хочу, чтобы он убрался из моей жизни раз и навсегда. 

Тряхнув головой, выкладываю на тарелку три хрустящих ломтика бекона, кусок омлета и пару тостов. 

— Спасибо, — буркает Алекс, принимаясь за еду.

— Доброе утро, — заявляется на кухню нечесаная, одетая в пижаму Адель.

Клюя носом, усаживается за стол. Алекс бросает на нее хмурый взгляд, возвращаясь к еде. Поливаю ее кашу клубничным сиропом и практически роняю тарелку на стол перед сестрой, когда за спиной раздается хрипловатый голос.

— Доброе утро.

Волоски на моей шее привычно шевелятся, а сердце ускоряет ритм. 

Обернувшись, заглядываю в сощуренные карие глаза, которые смотрят в мои.

— Привет… — говорю тихо, изучая лицо Немцева в ярком утреннем свете.

Оно выглядит заспанным, но его глаза чертовски черные и яркие, даже под лучами адского Кипрского солнца. 

Сегодня утром я думала о том, что, возможно, завязывать курортный роман с ним не самая лучшая идея. Я разочарована в мужчинах, а этот вообще ни черта не понятный. Мы живем в одном доме. И заниматься… свободным сексом под крышей дома, где помимо нас живет толпа детей, определенно худшая из идей.

Это очень и очень плохая идея. Не знаю, чем думала еще вчера! Я думала о кубиках его пресса, вот о чем. И еще о том, что у него очень полные губы, а доставать из него слова — вообще отдельный вид искусства...  

Глаза Феди медленно перемещаются к плите, а мои спускаются вниз по его телу. На нем серые брюки и белая заправленная в них тенниска, которая плотно облегает все мышцы на его рельефном торсе. По загорелым подкачанным рукам под рукава тенниски убегают проступающие вены. 

Облизнув губы, опускаюсь еще ниже...  

—  У тебя что-то горит… —  кивает он на плиту.

—  Черт! —  разворачиваюсь и бросаюсь к сковороде. 

Быстро сняв с нее гречневые оладьи, выкладываю на тарелку, хаотично украшая их ягодами и сбивчиво бормоча:

—  Я не знаю, что ты ешь на завтрак, и решила… сделать… в общем...

Остановившись рядом, озадаченно рассматривает содержимое тарелки и, подняв на меня глаза, спрашивает:

— Это мне?

— Угу… — киваю, глядя на аппетитные с виду штуки.

—  Спасибо, — упирается он в столешницу рукой. — Кхм… а что это?

— Эм-м-м… оладья из зеленой гречки на кокосовом молоке… — поясняю, потому что это не совсем очевидно. — И кокосовом масле. Вот.

Даю ему в руки тарелку и улыбаюсь.

Принюхавшись и почесав языком зубы, смотрит на грильницу за моей спиной, а потом кивает и усаживается за стол, прихватив с собой вилку.  

Себе я накладываю омлет, ломтик бекона и свежие овощи. Усевшись напротив, ловлю его задумчивый взгляд на своей тарелке, после чего он принимается за оладьи. Он не выглядит как человек, жующий опилки.