На соседней улице жила очень симпатичная девушка, полукровка: наполовину армянка, наполовину русская. Было ей примерно семнадцать-восемнадцать лет. Меня, тогда еще совсем ребенка, она поразила своей красотой и изяществом. Густые волнистые волосы, высокий чистый лоб, гордый взлет бровей, тонкие черты лица, открытые, ясные глаза. Ох, и одарила же ее природа! Говорили, что никому из девушек никогда не приходило в голову завидовать этой удивительной красоте, а у парней никогда не возникала мысль, что она полюбит кого-нибудь из них.

Когда пришло время ей выходить замуж – я был безутешен. Побежал к ней во двор и, увидев, говорю: «Ну чего же ты, не могла подождать меня?!» Услышав эти слова, она только рассмеялась, ласково провела рукой по моим волосам и сказала: «Ты совсем еще глупый малыш».

Я горько плакал навзрыд весь вечер. Никакие уговоры и обещания не действовали, все переживал, что такая красота от меня уходит!

А тогда я еще и в школу не ходил…

И второй случай. Также из ростовского периода моей жизни. Мне приблизительно 5–6 лет. На окраине нашей улицы, недалеко от нашего дома, был знаменитый кирпичный завод. Там занимались обжигом кирпича. И наша улица, когда приходилось вывозить этот кирпич, особенно в непогоду, вся сотрясалась от матерных ругательств, какие только есть на свете…

Как-то раз мы с ребятами пошли в степь за этот кирпичный завод, решив устроить своеобразный поход. А представляешь, что такое летом донская степь? До сих пор не пойму: чего ради нас понесло в эту степь? Огромные желтоватые пространства уходят вдаль и сливаются с горизонтом. Все кругом выжжено солнцем, и только белые пучки ковыля колышутся на ветру, словно седые бороды. Сверху раскинулось голубоватое небо, солнце немилосердно жжет, и некуда деться от его зноя. Вот мне через некоторое время и стало дурно. Все поплыло перед глазами.

«У меня солнечный удар», – только и успел пробормотать я, споткнулся и упал. Казалось, небо, рухнув, раскололось напополам. Трое или четверо моих товарищей подошли, подняли, подхватили меня и протащили на руках через всю степь не одну версту. Кто-то из них нахлобучил мне на голову свою кепку. Ребята дотащили меня до криницы, водичкой сбрызнули, и я понемногу стал приходить в себя…

С тех пор я четко уяснил, что такое товарищество, взаимопомощь, что такое рука друга, который не бросит тебя в беде. Если есть возможность помочь, если нужно кому-то – помоги. Сделай это ради себя и ради своего друга.

Я потом так себе сказал: «Это учеба жизнью». Не кто-то за тебя аннотацию сказал, а ты сам проверяешь жизнью на себе и делаешь зарубку на всю жизнь.

Для меня с детства цирк был особым, удивительным миром.

Я отчетливо помню свой первый поход в цирк: мне было года четыре, может, пять, я упросил отца cводить меня – в Нахичевани-на-Дону, на центральной площади за городским театром (ныне Ростовский-на-Дону академический молодежный театр), появился цирк шапито. Больше всего меня восхитили акробаты, которые в прыжке умудрялись несколько раз перевернуться в воздухе и летали на трапеции под самым куполом. Мне так понравились гимнастические трюки, что самому сразу же захотелось стать акробатом. Желание стать акробатом присутствовало у меня до той поры, пока я не увидел самолет.

Эти первые детские впечатления позже повлияли на мое приобщение к снарядовой гимнастике. B городских дворах появились подвесные кольца, примитивные турники, брусья. Мастерили мы их сами и сами же на них крутились и вертелись, демонстрируя друг перед другом силу и ловкость. Конечно, мне нравились и выступления клоунов на арене, особенно выступления «шута его величества народа» Виталия Лазаренко с его задорными агитками и скетчами, которыми он заканчивал свои представления. Вот что осело, сохранилось в памяти: «Привет вам граждане! Я шут, я создан людям на потеху, за правду нас частенько бьют, но мы не изменяем смеху».