- Где гарантия, что вы не накинетесь на меня тут же? Я вас боюсь! - Да, я была в курсе: страх нельзя показывать. Агрессора только возбуждает, когда жертва показывает свою слабость. И если Янкин родственник пришел сюда со злым умыслом, нужно изо всех сил изображать безразличие и спокойствие…

Бред какой! Если он хочет мне что-то сделать, то какая разница, по какой физиономии лупить — по счастливой или расстроенной?

- Сегодня Яну вызывали в полицию. Потом приходили домой, с обыском. - С этой фразой из мужчины словно выпустили весь воздух. Он осунулся, прислонился к косяку, будто с трудом держался на ногах. Я только сейчас заметила, что он вообще плохо выглядит, и скорее сам попросит о помощи, чем станет на меня нападать…

- Вы ее отец?

- Да.

- Проходите.

Он больше не производил пугающего впечатления, может быть, сам такого и не планировал. Просто я  себе накрутила страхов на ровном месте. А может, и сам Вахрамеев передумал, решил поговорить по-хорошему.

- Вы не против, если я присяду? - Он прямым ходом прошел на кухню. Забавно: все мои знакомые всегда, появляясь в доме в первый раз, почему-то двигались именно туда. Словно это какое-то мистическое место, предназначенное для встреч и переговоров. А на самом деле, шляться посторонним здесь — просто негигиенично. Здесь люди еду готовят, и тут же ее принимают.

Посторонняя белиберда упрямо лезла в голову, пока я наблюдала, как отец однокурсницы тяжело усаживается на табурет, вытирает шею и затылок белоснежным носовым платком, потом убирает его в карман… Вздыхает, глядя куда-то в сторону, избегая прямого взгляда.

- Так что вы хотели?

- Я знаю, что Яна вляпалась в неприятности. Не до конца понимаю, как сильно вляпалась… - Он замолк, то ли собираясь с мыслями, то ли надеясь, что дальше я сама договорю, за него.

- Ну, я тоже не специалист. Вам лучше у юристов спрашивать. А может, у следователя, он вам более точно все расскажет. - Пожала плечами, деланно изображая безразличие.

На самом деле,  не могла понять до конца, рада или не рада тому, что мои обидчики, кажется нашлись: если это, действительно, была Янка, она быстро выдаст и всех остальных, можно считать, что всю свору поймают и выведут на чистую воду.

Мне до последнего хотелось, чтобы все они получили сполна, чтобы страдали, мучились, раскаивались… Чтобы их посадили на самый долгий срок, в самую суровую тюрьму или колонию.

Сейчас, глядя на отца Вахрамеевой, я вдруг начала понимать, что все эти обидчики — не какая-то безликая, безымянная масса, а реальные люди. Вполне возможно, что все — мои знакомые. И лютая ненависть, с которой я желала им всем издохнуть в мучениях, вдруг стала потихоньку исчезать. Рассасываться. Возмездия хотелось все так же. Но… уже не так яростно, что ли…

- Да я примерно уже представляю. - Вахрамеев вздохнул, кашлянул, потер глаза большой красной ладонью. - Будущего нормального у моей дочери точно нет.

- А у меня уже нет здоровья. - А теперь начал перевешивать эгоизм. Его, значит, будущее дочери волнует?! Прекрасно! А мог бы, для приличия, извиниться… Прощения попросить за свою кралю, почти убийцу. - И вряд ли оно когда-нибудь станет таким, как прежде.

- Вы… сильно пострадали, Марина? - Мужчина сглотнул. Ему, как и мне, этот разговор давался очень нелегко. Но у меня оставалось все меньше жалости.

- Это вам, наверное, потом расскажут. Я не знаю, можно ли сейчас давать такую информацию. Может быть, для следствия это не правильно.

- Но… Все-таки…

- Так вы у дочери-то спросите. Она ж наверняка запомнила, куда била и сколько раз. - Внутри начало потряхивать от ледяной крупной дрожи. Челюсть снова свело — нервное, и я теперь с трудом цедила слова сквозь зубы.