– Это хорошо, – герцог замолчал в раздумьях и через несколько секунд продолжил. – Количество убитой черни увеличить в разумных пределах – до почти трёх десятков… двадцать девять, к примеру, да, пусть будет двадцать девять. Но так чтобы без свидетелей, всех их сюда к башне, мы все эти трупы на пленных воландрийцев повесим, мол, они их здесь в заложниках держали и убили, не желая сдаваться, так на казни и скажем – пусть их ненавидят. Глашатаям наказать, чтобы весть о зверствах воландрийцев распространили у наших добропорядочных соседей и других союзных государствах. Выполняй.

– Слушаюсь, Ваше высочество, – сказал рыцарь и удалился.

Родомир со своего места не мог отчётливо слышать того, что поручил герцог своему поверенному рыцарю, но суть он уловил. Жестокость и коварство герцога были просто неслыханными.

Витольд повернул голову в сторону Бояна и жестом приказал подойти. Боян вскочил и так быстро, как только позволяла ему раненная нога, приблизился к герцогу и встал перед ним на колено.

– Встань, солдат. Боян же вроде, верно?

– Всё верно, Ваша светлость.

– Вижу ты ранен, – герцог бегло оглядел его левое бедро. – Как только вернешься в строй после ранения, у тебя официально под командованием будет сотня бойцов, а сейчас отпустите солдат отдыхать да напиться. Но прежде, скажи всем, чтобы завтра в полдень все построилось на центральной площади. Мне есть, что сказать. А потом соберем ставку командования. Выполняй.

– Слушаюсь, милорд.

Боян подозвал Родомира.

– Братец, собери всех. Быстро доведу приказание герцога.

Герцог тем временем повернулся к своим рыцарям и сказал:

– Я буду ночевать во дворце, быстро пошлите туда слуг, пусть приготовят мне комнату. Сейчас или утром найдите людей, пусть уберут трупы по всему городу.

Они молча удалились выполнять поручение, сам же герцог, взяв коня за вожжи пошёл в сторону дворца.

Собрав всех тех, кто мог стоять на ногах, Родомир подошёл к Бояну и, остановившись в шаге от него сказал:

– Давай, командир, говори! Все за исключением мёртвых и тяжелораненых, построены, – доложив, он встал в строй с остальными.

Боян стоял спиной к уже еле видимому за горизонтом солнцу, и в этих сумерках падающие тени делали его впалые глаза на бледном, почти белом от потери крови лице похожими на глазницы черепа – всё его лицо в этих тенях походило на череп. Он стоял и молчал, по всей видимости, собираясь с мыслями, на площади царила тишина, все безмолвно ждали, и он начал говорить:

– Друзья, братья! Все вы меня знаете! С многими из вас мы уже прошли не одну битву плечом к плечу. И сегодня, в этот знаменательный день, в день, когда я, вы и те наши братья, которые никогда больше не встанут с нами в строй, освободили Любеч! В этот день мне оказана великая честь – командующим нашей армией, я назначен командиром нашей сотни! Хочу в полной мере оправдать возложенные на меня обязанности и служить кораблём, который в битвах, на реках вражеской крови доставит вас к морю именуемым «Величие»!

Он закончил свою речь и перенеся вес на здоровую ногу, выпрямился, гордо расправив плечи. Солдаты разразились аплодисментами и приветственными криками. Все воодушевились от слов Бояна. Все, кроме Родомира, который не был фанатиком, взгляды которого исказила пропаганда действующей власти, и его не вдохновляла на подвиги мысль об убийстве людей, бывших братским народом ещё так недавно.

Боян жестом руки попросил тишины. Когда все замолчали, он продолжил

– Слушайте мой первый приказ! Сегодня все могут отдыхать, пейте, ешьте, трахайтесь, но чтобы завтра в полдень все вы были на центральной площади, нарушившие приказ будут высечены плетьми! Всем разойтись!