Теперь Мария больше не могла владеть собой. Ее собственные разрушенные надежды, потеря человека, которого она любила, впечатляющая сцена, которую она только что пережила – все это сломило ее дух. Сбежав вниз, она бросилась на диван в столовой и разрыдалась, уже более не сдерживая себя. Вскоре она почувствовала, что в комнате есть кто-то еще. Она вскинула заплаканное лицо – перед ней стоял Филип, или, вернее, обломок того человека, которого раньше звали Филип. Действительно, трудно было узнать в этом испуганном человеке с всклокоченными волосами, белыми дрожащими губами и глазами, обведенными черными кругами, того смелого красивого юношу, которого она когда-то любила. Вид Филипа был настолько печален, что горечь с новой силой затопила сердце Марии Ли.

– Чего тебе надо?! Чего ты хочешь от меня?

– Хочу… Я хочу прощения. Я раздавлен, Мария, я совершенно раздавлен! – с этими словами он закрыл лицо руками и разрыдался.

Мария Ли ответила ему со спокойным достоинством, которым хорошие женщины обладают в чрезвычайной ситуации – достоинством, совершенно отличным от надменной гордости Хильды, но, возможно, столь же впечатляющим.

– Ты просишь у меня прощения и говоришь, что раздавлен. Тебе не приходило в голову, что я – чья единственная вина состоит в том, что я доверяла тебе и любила тебя – тоже раздавлена? Бессмысленно или ради корысти ты разбил мне сердце, оскорбил меня, опозорил мое имя и лишил родного дома – ибо я более не смогу в нем жить. Ты хоть понимаешь, что нанес мне один из самых страшных ударов, какой только может один человек нанести другому? Я спрашиваю тебя: ты знаешь это – и, зная, все же просишь меня простить тебя, Филип Каресфут?! Ты считаешь – это возможно?

Филип никогда не слышал, чтобы она говорила так раньше; он забыл, что сильное чувство рождает истинное красноречие. Мгновение он смотрел на Марию Ли в изумлении, а потом снова закрыл лицо руками и застонал, не ответив ни слова. Подождав немного, девушка продолжила:

– Я – незначительное существо, я знаю это, и возможно, мое маленькое счастье или несчастье мало что изменят в мировом порядке вещей, но для меня самой эта любовь была всем. Я подарила ее тебе, Филип – подарила без сомнений и ропота, поднесла обеими руками. Мне уже не вернуть этот дар и не подарить никому другому! Как ты распорядился этим даром – тебе лучше знать! – Здесь голос ее дрогнул, но она быстро справилась с волнением. – Это может показаться странным… но хотя моя любовь была подарена совсем не тому человеку, хотя ты, принявший ее, так поступил со мной – но я все же не хочу омрачать ее горькими воспоминаниями. Оглянувшись на прожитое через несколько лет, ты не сможешь вспомнить ни одного моего резкого или недоброго слова. Именно поэтому – а еще потому, что не мне дано судить тебя, и потому, что ноша твоя и без того тяжела – я говорю тебе: Филип Каресфут, я от всего сердца прощаю тебя, ибо верю, что Всевышний простит и мои грехи!

Филип бросился перед Марией на колени и попытался взять ее за руку.

– Ты не представляешь, как ты унизила меня! – простонал он.

Девушка смотрела на него с жалостью.

– Мне жаль. Я не хотела тебя унизить. Еще одно слово – и я должна идти. Я только что попрощалась навеки с твоей… женой. Мое прощание с тобой должно быть таким же – навеки, пока одного из нас не поглотит могила. Между нами все кончено навсегда. Не думаю, что я когда-нибудь вернусь сюда. Твое имя вряд ли когда-нибудь сорвется с моих губ. Теперь я произнесу его в последний раз. Филип, Филип, Филип, единственный, кого я любила в этом мире, я молю Господа, чтобы Он забрал меня или ослабил мои страдания – но никогда не позволил бы нашим дорогам пересечься вновь, или чтобы я снова увидела твое лицо…