Опустив цветы на землю, Пифагор и Архипп вступили в храм. Он встретил их полумраком и блеском пожертвованных владычице драгоценностей. Жрица шла сбоку, поясняя:

– Эта золотая кукушка – дар властителя Самоса Поликрата. Это изображение павлина на серебре из драгоценных камней – приношение Креза, это деревянная раскрашенная корова с золотыми рогами – подарок Амасиса.

Когда же дошли до оружия, Пифагор вгляделся в один из старинных щитов, воскликнул:

– А это мой щит.

– Твой?! – протянула жрица. – Но это же дар Менелая, лжец!

– Ты меня не поняла, я не сказал, что я принес этот щит в храм. Его действительно принес Менелай, супруг Елены, брат Агамемнона. Но щит принадлежал мне, когда я был троянцем Эвфорбом, точнее тирренцем, союзником троянцев.

– Нет, ты безумец, – проговорила старуха. – Как твое имя?

– Пифагор, сын Мнесарха!

– Вот видишь. А Эвфорб, побежденный Менелаем, жил за восемьсот лет до тебя.

– Я это знаю. Тогда я и был Эвфорбом, сражавшимся на стороне Трои. И поэтому этот щит мой, и я хочу его иметь.

– Для этого тебе придется представить доказательства, а не болтать.

– Я согласен, ты же поклянись, что, если я докажу, что щит – моя собственность, ты мне его вернешь.

– Клянусь Герой, ты его получишь!

– Если ты повернешь щит, ты сможешь прочесть имя Эвфорба, которое я носил, а не Менелая или Агамемнона. Нет, не торопись поворачивать! Мое имя будет написано не нынешними финикийскими, а древними письменами, где каждый знак, как в письме одной из египетских систем письма, передает слог.

– Мне трудно это понять. Я никогда не поворачивала этого щита, если на нем действительно имеется два знака…

– Не два, а три, ибо имя мое потеряло одну гласную.

– Ну пусть три, ты получишь этот щит, лишь бы они там были.

– Договорились! Теперь поворачивай!

Жрица повернула щит и, осмотрев его, торжественно сказала:

– Тут нет никаких знаков, ни двух, ни трех, ни четырех.

– Так ты их не найдешь. Ведь щит скреплен в этом месте пластинкой, чтобы он не разваливался, разумеется, не Менелаем. Сейчас я ее приподниму. Вот они, эти три знака.

Жрица остолбенела. На лбу у нее выступил пот.

– Это чудо! Чудо! – забормотала она. – Чудо в храме сотворено Владычицей! Это она привела тебя в храм. И вскоре сюда соберутся паломники, если ты, конечно, оставишь этот щит на время, взглянуть на него! А я еще не хотела тебя пустить без даров!

– Зачем на время?! Навсегда! Пусть он остается навечно. Но только не забывай объяснять посетителям, что это щит Эвфорба, ставшего Пифагором, возвращенный ему, но оставленный в храме как его дар Гере.

Одна из семи ведущих в Олимпию дорог проходила над храмом Геры. Поднявшись на холмы, Пифагор и Архипп оказались среди людей, двигающихся в одном направлении. Среди них не было ни одного знакомого лица, но, поскольку у всех идущих была лишь одна цель, в раскаленном неподвижном воздухе сквозило нечто всех сближающее, и праздник эллинского единения начался задолго до его торжественного открытия. На привалах у источников или в тени деревьев люди охотно делились запасенным на дорогу съестным, а те, кто уже бывал в Олимпии, – воспоминаниями. И хотя каждый из говоривших с гордостью сыпал именами олимпиоников[33], прославивших его город и удостоившихся необыкновенных почестей, все ощущали себя эллинами и были единодушны перед страшной тучей, идущей с востока.

Не раз в разговорах всплывали имена Креза и Амасиса, а также и Поликрата, соперничавшего с варварскими царями в щедрости к Олимпии. Многим уже была известна страшная смерть сына Эака на кресте, и рассказ о том, как дочь тирана пыталась удержать отца в гавани, предсказывая беду, обрастал по пути в Олимпию все новыми и новыми подробностями.