Доктор Ллевелин сперва не поняла реплику ассистента, но затем рассмеялась над шуткой. Харт тоже рассмеялся.

– С меня кофе.

– Я замужем, проказник.

– Что вы, это не флирт, это инвестиция в карьеру.

Труп обнаружила соседка – решившая навестить с утра подругу, чтобы рассказать о недавнем происшествии неподалеку; как и в прошлый раз дверь была не заперта. Клеман и Марс с кислыми минами перешагивали порог, новое место преступления вызывало смешанные чувства.

Уилсон замер за их спинами, он всю ночь думал о том, что алкоголик в круге – всего лишь проба пера…

– Матерь божья, это что такое?! – не выдержал Марс.

Даже у обыкновенно невозмутимого Клемана перекосилось лицо, когда он взглянул ближе. Уилсону было горько и очень не по себе – потому что он понял историю.

Марс обернулся на Уилсона.

– Только не говорите, что вы и такие сказки читать умеете! Послание рассказчика и творца, приглашение к диалогу! Оглянуться не успели, уже новые истории в журнале юных писателей!

Скептицизм Марса был оправдан: всю оставшуюся половину предыдущего дня – за неимением других версий – они разбирали дело в парадигме творца, оставляющего послание в своей кровавой работе.

Уилсон покачал головой.

– Сперва рациональное – а сказку объясню после.

– Если я скажу, что почерк аналогичный, включая инъекции, я окончательно испорчу ваше утро, – вмешался Харт.

Доктор Ллевелин подтвердила его слова молчаливым выразительным кивком.

– Вы сказали, он убьет сразу, если получит от нас то, чего хотел, – мрачно напомнил Клеман. – Что он от нас получил?

– Повод. Разрешение ему не нужно.

– Конкретнее, док, – нетерпеливо одернул его Марс.

– Его увидели фриком, его восприняли всерьез.

– Кто воспринял? – голос Клемана стал жестче, его начали одолевать подозрения. – Как он узнал, как его увидели?

Марса такой итог вовсе не удивил.

– Зеваки повсюду, – пожал плечами он, – соседка всем разнесет, полиция кругом.

Уилсон кивнул.

– Если бы кто-то сказал, что понял его задумку с порочным кругом зависимости с кишками или с этим парнем, – он указал на стол, – с нарциссической травмой от бабки, державшей его на поводке…

– Док, это больная фантазия психа, а вы психиатр, а не кинокритик.

Они разговаривают на разных языках – и это, к сожалению, нормально. Полицейский и детектив доверяют своим глазам, анализам из лаборатории и показаниям свидетелей, науке и формальной логике; мыслительный эксперимент художников, поэтов и философов вовсе не их метод.

– А что значат тогда кукла и воздушный змей? – подал голос Харт.

– Кукла это замученная погибшая невинная душа, – терпеливо ответил Уилсон. – С разбитым сердцем. Воздушный змей… – он на пару секунд задумался. – Недосягаемая мечта.

Воздушного змея без подсказки-вопроса судмедэксперта он бы не заметил – потому что каждый так или иначе судит со своего ракурса, – а, значит, перспектива альтернативного мнения однозначно полезна.

– Проблема в том, – продолжил он, – что я трактую это в своей системе символов. Я могу что-то не увидеть, потому что я с этим не встречался.

– Системе символов? – переспросил Марс.

– Набор значимых фигур, явлений, ассоциативный ряд между ними. Структурные элементы ментальной модели, нашей рациональной части психики, от которых идут связи в бессознательное. Система символов – набор ключей, рубка управления с кнопками, ментальная карта.

Марс вздохнул. Доктор Уилсон оказался упертым и упрямо стоит на своем, пусть и всегда готов объяснить, что он подразумевает под каждым своим словом – если его спросить.

– Я не читаю душу, я читаю модель мышления. Это, – Уилсон вновь указал на стол, уже начиная злиться, – его способ коммуникации.