– Мы что займемся сексом днем? – спросила я, приподнимая бедра, чтобы соприкоснуться с горячей плотью, которую вытащила наружу.

– Это не займет много времени. С утра думаю об одном, как поскорее стянуть с тебя трусики, – он привстал и снял их вместе с брюками. – Иди на меня…

Сидя, прижимаясь друг к другу, мы двигались быстро, иногда замедляясь, чтобы немного оттянуть момент оргазма. Пик удовольствия приближался, и мы нарочно останавливались, наслаждаясь сладким томлением. Я чувствовала пульсации Назара внутри, готового разрядиться в любой момент, но ждущего меня. В очередной раз я уже не смогла сдержаться и, поддавшись сильнейшему напряжению, начала кончать, едва сдерживая стон. Оперевшись одной рукой на его колено, я выставила грудь, а голову откинула назад. Плавно, очень медленно бедра стали опускаться и подниматься, скользя по члену и стараясь как можно больше продлить блаженство… Свое и Назара, который, сощурив веки, кусал мои соски и наполнял нутро семенем…

Когда удовольствие отступило, оставляя после себя приятные ощущения, я легла на твердое мускулистое тело и прижалась к колючему подбородку щекой.

– Я заказал для тебя и Клима новые документы.

Ну вот, стоило просто немного подождать и не лезть с расспросами. Он сам знает, что делать.

– И кем я теперь буду? – водя пальчиком по волоскам на груди Назара, спросила я.

– Курочкиной Ниной Павловной.

Я ущипнула его за сосок.

– Ты что издеваешься?

– Не бей, помилуй, – засмеялся он.

– Правда, что ли? – неужели он серьезно?

– Шучу. Какая ты Курочкина? Будешь Бойцовой Ольгой Николаевной.

– Вот это мне нравится.

– Домик в Стамбуле уже ждет нас, пока поживем в Турции, а дальше сама выберешь, где осядем. Как только я вернусь из Москвы, мы улетаем…

– Все! Жить будешь, – сказал Пинцет и, сделав последний стежок, отрезал черную нить. Еще одна памятная зарубка на теле. – Сейчас Катюша перевязку сделает, дождешься анализов и, если все нормально, можешь ехать.

– Спасибо, брат.

Пинцет снял перчатки и, бросив их в урну, подошел к раковине, чтобы вымыть руки, а Катя принялась за дело.

– Что делать будешь? – спросил он.

Я перевел разочарованный взгляд на окно. Бороться, даже несмотря на предательство, которое больно ударило по мне. И я не о простреленном бедре. Всегда трудно осознавать, что человек, так долго находившийся рядом, служивший тебе верой и правдой, с которым ты общался, которому безвозвратно дал денег на операцию сестры, может перейти на чужую сторону и захочет лишить жизни.

Прям хоть из дома не выходи… Верить никому нельзя. Каждый для меня потенциальный предатель.

– Жить…

– Правильно, командир, не отчаивайся. Понимаю, что сейчас творится в твоей душе и мне самому от этого тошно. Никогда бы не подумал о Смирнове как о крысе, просто пинцет какой-то, но истинные братья всегда с тобой. Их не переманить, не перекупить, они никогда не подставят тебе подножку. Все будет хорошо.

Я ухмыльнулся, услышав фирменное «пинцет» – слово-паразит в его речи, за которое он и получил свое прозвище. Хирург сказал правильные вещи и до последнего момента я тоже так думал про братство и про несокрушимость товарищества, только слабые места есть у каждого, можно если не купить, то надавить или запугать…

– Не надо меня успокаивать. Свои выводы я сделал.

Он громко выдохнул и вышел из кабинета, за ним последовала и медсестра. Я сел на кушетку и опустив рукав, начал его застегивать.

– Можно, – несмело спросила Дарья, показавшись из-за двери.

– Заходи.

– Как вы себя чувствуете?

– Жить буду… благодаря тебе…

Да, если бы она вовремя не среагировала и не ударила своей сумкой по руке Смирнова, он бы угодил мне прямо в лоб, а не в бедро.