Касия тоже будет претендовать на трон Вудстилла после смерти отца, но Север далеко, дороги к нему трудны, а гонцов можно и задержать, пока мой старший сын не будет коронован. После всё бесполезно. Народ примет Гарнета, как принял его отец.

— Вы поможете мне избавиться от Констанции? — спросила я прямо, выждав миг, когда герцог опустошит бокал. Слышала, что он пьёт мало, и никто не видел его настолько нетрезвым, чтобы советник Короля нёс околесицу.

Такой человек, канцлер и друг короля, которого никто не заподозрит в пособничестве, был мне необходим.

— Зачем вы хотите от неё избавиться, ваше величество? Вы дама неглупая, даже хитрая, и не можете не понимать, что через полгода на её месте окажется какая-нибудь Мария или Маргарет. Дело не в дамах, ваше величество, вы разрешите говорить откровенно?

Герцог выглядел добродушным дядюшкой, искренне желающим помочь запутавшейся в ревности племяннице.

— И вы не боитесь говорить откровенно, ваше сиятельство? Уж не Бог ли вы, посетивший меня в ночи?

Я улыбалась и кокетничала, но всё в границах дозволенного, чтобы при случае обвинения слугами-доносчиками, могла бы свести разговор к неудачным шуткам и неуместным вольностям герцога. Я знала, как и чем надавить на супруга, чтобы он поверил мне.

И знала характер короля. Он до сих пор считал, что Фарман единственный, кто по-настоящему ему верен.

Нас могли застать в постели, но Анкильд не поверили бы даже своим глазам!

— Я мог бы сказать, что мой Дар позволяет накинуть на разговорчивые уста покров длительного молчания, но на самом деле у меня везде свои люди. И они верны мне, ваше величество, из корысти и страха. Так что, нет, я не боюсь.

Герцог без разрешения встал и прошёл к моему столику, чтобы налить себе ещё вина. Это было неслыханным нарушением этикета, не позволяющему кому-либо в присутствии королевы или короля вести себя как вздумается.

Фарман проверял мою готовность прогнуться перед ним. И понимал, что выиграл, даже не начав торги.

Я бы очень хотела, чтобы сейчас, когда я хожу по опасному лезвию, грозя сбить ноги в кровь, приобрести настолько глубокие рваные раны, что никто будет не в силах их зарубцевать, рядом был Эсмонд. Его немая поддержка придала бы сил.

Но и этой малости я лишилась. Фарман не стал бы говорить с посредником.

— Извольте продолжать, ваше сиятельство.

Пусть всё это выглядит так, словно я владею ситуацией. Словно моё сердце не колотится  о грудь, как язычок колокола о купол, заставляя последний содрогаться и оглашать округу гулким, протяжным набатом.

— Ваша беда в том, что вы не нравитесь королю. Вы слишком умны и независимы, вы заставляете его чувствовать, что он не хозяин не только этой страны, но и своей постели. Не хмурьтесь, ваше величество, откровенность — горькое лекарство, она может оказаться и ядом в неопытных руках, но я целитель, а не отравитель.  Так вот, ваше величество, король вас боится и ненавидит, но вы интересны ему как женщина. Именно поэтому, всё ещё рядом. Вы правы, от леди Констанции надо избавиться раньше, чем она обретёт силу. Она может, я вижу. Я помогу вам, а вы, чтобы доказать, что можете быть достойным союзником, помогите мне избавиться от другого человека.

Я молчала и слушала, напустив на себя задумчивый вид, и не торопилась с ответом, чтобы заставить собеседника понервничать. Обычно, когда вот так долго смотреть на него, словно прикидывая, выдержит ли верёвка вес его тела, противник не выдерживает.

Лорд Фарман отставил повторно опустевший бокал и спокойно выдержал мой взгляд, однако не проявлял более дерзости.

— И от кого же вы, ваша светлость, хотите избавиться моими руками? — спросила я насмешливо. — Я хочу знать также, почему не сделали этого сами. При ваших-то возможностях!