Мне всегда было больно.

Я не была шустрой и подвижной, как раньше. Ночью ревела от боли и пила кетонал. Ощущение скованности, панциря не проходило. Как-то еще в больнице на перевязке я спросила: «Когда это пройдет?». Эти латы и доспехи онемевшей половины тела. Медсестра удивленно на меня посмотрела и сказала честно: «Никогда». К вечеру на меня снова нападали электрические пауки, жалили и дергали меня. Но я была дома, и это была жизнь-жизнь.

Жизнь-жизнь омрачилась двумя событиями. Меня бросил мужчина и пришлось кастрировать кота. События между собой не связаны.

Собственно, терять этого мужчину мне было не жалко. Но было обидно. И, конечно, я ревела целыми днями. От предательства. Когда наши отношения начинались два года назад, все было хорошо, мне казалось, что он старше (на 10 лет), мудрее. Стена, опора, надежный. А потом я стала не ресурсной, уставшей, раздражительной, больной. Мои моральные, физические возможности истощались и таяли на глазах…

Он орал, дико орал. Устраивал разборки, пара мы или не пара. И зачем ему это надо. Он принимал решение, снова приходил, снова орал, психовал, убегал, звонил, говорил мне гадости, какая я плохая и ужасная. На работе создавал какую-то немыслимую историю, что у меня от рака сорвало крышу, я загуляла и выгнала его из дома. Хотя мы никогда не жили вместе, а просто встречались. Он жил с мамой. Мамин «сибиряк». Он был благородным, отверженным рыцарем Камелота в белом пальто, а я сумасшедшая больная раком шлюха. Он – великий страдалец, а я – бездушная изменщица и врунья. И я ревела постоянно, мне было обидно и больно. Что я остаюсь одна. Что я калека. У меня нет сильного плеча. Меня бросили.

Лучше всего мне помогала переписка «голосовушками» с сестрой. Её войсы были мне как бальзам на душу. Мой лучший Кашпировский.

На новогодние праздники Стас с братом поехали в православное паломничество. Ночевали в храме, вставали с петухами. Трудились. «Мы здесь труТники!» – гордо говорил он. Я поправляла – не трутники, а труДники, от слова труД, труДиться. «Нет! Трутники! Мы трутники! Это так здесь называется! Ты невежественная, не воцерковленная, не понимаешь». Я пыталась образумить: «Трутники – от слова трутень, лентяй, в улье пчел есть трутники, они ничего не делают, только спят с маткой – главной пчелой…». Нет, он настаивал на том, что они не труДники, а труТники. Я не стала спорить. Просто поняла, какое говно собирается под своды храмов.

Они поехали за силой Господней. По приезду благодать божья куда-то рассеялась. Он все еще приходил (зачем я его впускала?). Садился рядом. Я в технике психологического айкидо «серый камень» сижу на кровати. Птица с перебитым крылом. Мажу подмышку Троксевазином, морщусь от боли. И он начинает: «Всё началось с одноклассников…». Как будто убеждает себя – я бросаю тебя не из-за рака. И снова про Бога. Всевышний послал мне эту болезнь за мою игривость, отнял грудь, отнимет вторую.

Я уверена, его Бог какой-то неправильный. Как те неправильные пчелы, которые несут неправильный мед. Если Бог такой, и он отнимает грудь у матери двоих детей, то дайте мне сырную тарелку к Кагору, и я пошла отсюда.

А потом Стас резко пропал. Я даже не ожидала. «Всё, я закончил отношения», – сказал он моей Любе, передал ей 1300 рублей на бензин, чтобы она свозила меня на первую консультацию к химиотерапевту.

Не знаю, как это будет, когда я начну пробовать выходить на работу. Будет ли он там, уволится или уйдет в запой.

По статистике 6 из 10 мужчин уходят от женщин, заболевших раком. Кстати, в очередях очень много раковых мужчин, которых водят и сопровождают женщины. Подтирают сопли, уговаривают, успокаивают. А те ведут себя капризно, неблагодарно и некрасиво. Не раз наблюдала такие картины. Есть дочери среднего возраста, которые водят своих пожилых матерей. Но вот чтобы мужчина водил жену, такое я встречала, но редко.