Пятое время года Вячеслав Улыбин
…пятое время года…
То пятое время года,
Только его славословь.
Дыши последней свободой,
Оттого, что это – любовь.
Высоко небо взлетело,
Легки очертанья вещей,
И уже не празднует тело
Годовщину грусти своей.
Анна Ахматова 1913 г.
Издание осуществлено в память р. Б. Елены († 2024). Помяни её, Господи, во Царствии Своем!
Весна Необоримая
Собрание весенних стихов
Пролог
1–4
1
Ж/д станция. Январь. Оттепель.
В первой четверти Луна.
Паровоза и не видно.
И от вешнего лгуна
Дым струится клиновидно.
2
Нашел я себе утешенье:
Беседу светлых умов,
И вод ледяных оглашенье,
И Музу покинутых снов.
3
А до весны осталось десять дней.
Стекает снег с пятиэтажек блочных,
И лёд кусками морды корчит,
И кот мяукает наглей.
А до весны остался только миг.
Зима, как клад исчезнувших преданий,
И город бело–парусный, как бриг,
Останутся в дали воспоминаний.
А до весны остались – имена.
Здесь, за углом, я знаю это точно,
Украдкою целуется она
С подругою, Зимою полуночной.
А до весны остался сердца стук.
Как сладостно весеннее плененье
Вдруг ощутить; душа сожмётся вдруг,
Почувствовав толчки преображенья.
А до весны осталось – десять дней…
4
Преднаступление Весны.
Земля в изящных туфлях белых,
А в них, прекрасны и вкусны,
Обломки яблок переспелых.
И хвоя желтая сосны.
На черных веточках – бирюльки,
В прохладной, темной вышине.
Дома – квадратные сосульки
В моей заснеженной стране…
Блестят стеклянные цидульки.
Упасть бы в снег! Хватая ртом
Его холодные объятья,
Чтобы домой, придя потом,
Хватить стакан и крякнуть: Сватья!
И в ложе пасть большим китом.
Влюблен в тебя давно, февраль!
Хотя в снегах оцепененье,
Мне слышится: цветет ткемаль
И жарит от прикосновенья
Ярила нового медаль.
9 февраля 2005 года
Март
1–3.
Март
1
Земля – истерзанная дева,
Хоть посягательства честны;
Везде биение весны,
Везде дыханье разогрева.
Бинтов обрывки зимородок
Сокроет маленьким крылом;
И бьёт вода тебе челом
Неутомимо, Мать–Природа.
Еще немного – пряный шут
Оденет в лист скелет дерев,
И бледный разольется гнев
Подснежников, как парашют;
Чуть–чуть – и поле желтых трав
Зальет салатным луком пря;
Ты, новый день, ты мартом прав,
Весну по–новому творя.
И не увидеть сквозь стекло
Остовы прошлогодних дров,
Их в грязь дороги извлекло
Шарнирой сломанных миров.
Пусть расцветает декабрист,
И болен я; но сок крови,
Как прежде, бьется в жилах, чист,
И шепчет мне: живи, живи!
И пусть мой март исчез давно
И не вернется никогда –
Я все ж его веретено
Несу озимым городам.
2
И муха путается в лапках,
И солнце бегает не в тапках.
И женщин взгляды исподлобья
Секирою на месте лобьем.
3
Муза и Чрево
Муза и Чрево боролись друг с другом негласно.
Крякнуло чрево. И флейта услышана ясно.
4–10.
2 марта 2005 года
I
Крюков канал
Гранита мертвенные губы
Разжали Крюковский канал.
И воды, холодно–голубы,
Взметнулись резво, как Дедал.
Горят в лучах сухие блестки
Глаз птичьих, строго–озорных.
Текут железные подмостки
В туманах марта дорогих.
В лед опрокинутая штольня
Дрожит, несовершенный клон
Оригинала колокольни;
На ней украшенный лимон.
Направо – черная домина,
За ней решетчатый подъезд.
Щипкует в окнах мандолина
Стирая зарекламный best.
Налево фонари балкона
Под пилку режут тополя.
Земля как будто из кокона
Весеннего от февраля.
II
Средь шумного града, случайно,
А может, намеренно? – нет!
Влекли, налегке чрезвычайно,
Свободы костлявый скелет.
И мимо толпа проходила,
Гундосил рекламный базар,
Кентавры, с лицом крокодила,
Спешили на стойло–вокзал.
Свободу оставьте! Не трожьте! –
Прохожий какой–то вскричал.
А вы, гражданин, не дебошьте, —
Сказали ему. Он молчал.
И сдали Свободу в музейный
Обшарпанный запасник…
Не то в кабинет репейный.
Не то прямо в самый нужник.
Средь шумного града, случайно,
Прошу не сочесть за навет,
Шептал чей–то голос тайно:
Свободы ведь не было. Нет.
III
Текут, текут неслышно годы.
Их вечность режет на утиль.
Я не отдам своей свободы
И обрету свою Рахиль.
Люблю тебя, родная Лия,
Детей твоих земную ось.
Но жду, когда цветной лили′ей
Оборотится твоя кость.
IV
В Доме Радости много комнат.
Будешь их обходить до икания.
Но прошу тебя: в тихий омут
Не спускайся: там духи страдания.
Бледнолицы, усталы и съёжены,
В каждом глазе цветут кувшинки,
По безлунию, обезвожены,
Превращаются вдруг в пылинки.
Эта пыль, озаренная звездами,
Наполняет собою здание,
И оно, поднимаемо грезами,
Заплывает на дно мироздания.
И когда мы выходим ночию,
Видим мир, скорбями излизан.
Но идет перед нами воочию
Белый Ангел, страданьем унизан.
И за ним покрывало стелется,
Что печаль претворяет в счастье.
Перемелется тем, кому верится,
Что страданий не вечны власти.
V
Что там? Купи–продай?
Не прогадать бы.
Ему только деревню дай —
Потребует усадьбы.
Вам, конечно, виднее,
Насчет лакея и вареников.
Мы опять стали беднее
На 30 серебренников.
VI
Когда над утреннею мглою
Еще рассвет не забрезжит;
Когда к Луне звезда героя,
Нацепленная, чуть дрожит;
Когда из темного эфира
Стекает черный, четкий жир;
Когда от клубного кумира
Спешит в постель пустой транжир;
Когда трамваи по железу
Походкой легкою стучат;
Когда шоферу позарезу
Охота до волчат–девчат;
Когда по кирпичам белесым
Спадает к окнам чья–то тень –
Прислушайся: восточным лесом
Ночную мглу сжирает День.
VII
В душе моей так глубоко, так ясно.
Какой–то свет ложится на лицо.
Лампадка догорает, ярко–красно.
На скатерти разлитое винцо.
Я вся твоя! В невыносимой боли
Я выждала свидания мои.
Неверность, уязвленная от соли,
Просить прощенья хочет у Любви.
Когда на нет сойдет изнеможенье
Холодных, истомленных ночью рук,
Я знаю: принесет освобожденье
Не мной открытой старой двери стук.
11–15.
7 марта 2005 года
I
Предчувствие
В том времени, где даже брюки
Разменивались на поруки,
Где развитой социализм лежал котом –
Иные, огненные чудились мне звуки;
И в хороводе юных дев
Мне снился рыкающий лев.
И было так при всем при том,
Что «юность перетянута ремнем».
Уже в снарядной желтой стали
Я видел горные хрустали,
И в котелке с водою пресной
Лежали тяжкие медали.
И даже крики: Встать!–и–Смирно!
Витали как–то неотмирно,
Как пар уральский бестелесный,
Как риски бляхи полновесной.
И что ж, я знаю: люди глухи,
К тому, что видят, слышат духи,
Но – до назначенных времен.
(Шалуньи–рифмы – не едухи).
Затем грядут рукоплесканья.
Трех четвертей уснут желанья.
И как прожаренный бекон,
Мой стих возьмут со всех сторон.
II
Сквозь толщу мертвых глыб
Мой стих пробьется –
разорвется.
И стайкой юных рыб
ко мне вернется.
III
* * *
То, чего боялся —
то случилось.
То, чего страшился –
то пришло.
Смерть с тобой женой оборотилась.
Душу лезвием и горечью прожгло.
хотя не так: по многу лет
скажу тебе я: смерти нет.
IV
Люби меня живого.
Может
в том мире, где меня никто не потревожит,
не будут спрашивать с меня построже.
Ведь я горел свечой окна жилого.
Люби меня живого.
Тоже
травинка в силах камень покорежить
и зелень подо льдом умножить.
Как это все – увы! – не ново.
Люби меня живого.
гложет
меня мой каждый день, что прожит,
он часть моей любви кукожит.
Люби меня таким, или иного.
Люби меня, люби живого.
V
Февраль изнемогает старостильный.
Потеет чаще грязное стекло.
И снег идет, в последний раз обильный.
Как много сверху пуха натекло!
Земля в подушках белых, под периной.
Как в детстве, хочется закутаться в пальто.
И прогуляться с девочкой Мариной.
Но нет ее. А то, что есть – не то.
Снег хрупкими руками облепляет
Авто, прохожих, стуки, фонари.
И вьюга день последний заметает.
И кажется, что воют упыри.
Зима, зима! Молекулами марта
Гонима ты в далекие края.
Передо мною снеговая карта.
Вся жизнь моя.
VI
Что же? Да! Я любви не имею.
И напрасны посты и труды.
Не растет гладиолус в камее.
Страшно встать в День Последней Трубы.
Но прошу я Тебя, Господин мой!
Мне, любви не имевшему, Ты,
Все прости и грехи мой скрой,
И помилуй меня за мечты.
И Любви дай мне капельку, Боже,
Чтоб в начале иного пути,
Все прошедшие дни подытожив,
Я сумел бы к Тебе подойти.
17–19.
15 марта 2005 года
I
Великий Пост.
Душа, обломком глыбы,
меж ребер притаилась, чуть дыша.
Тебе потребно христианской рыбы.
Но ты молчишь.
Проснись, моя душа!
II
Застеклянные иконы.
Золотистые патроны.
И – задунута свеча.
Окончание канона.
Все, как встарь, во время оно,
наша вера горяча.
На полу растут лисички.
Это солнцевы сестрички,
холодны, подобно льдам.
Что плывут, то как косички,
то взметаются синичкой,
с прихожанами во храм.
День спадает желтой пиццей.
Под луною бледно–лицей
звезды ткут златой пирог.
Разумейте, вси языцы,
от младенца до царицы,
яко с нами Бог.
III
Когда Кремлевскую стену
Разберут на новый Вавилон,
Никто не вздернет свою вену;
Но растечется, как гудрон,
Очередная новостишка,
Кашеобразная растишка:
С Россией кончено. The best.
И выйдет нечестивый лес
Плясать на черепах кровавых.
И песня: «Мы правее правых!»
Промчится с Питера до Кушки.
И кто–то грохнет из Царь–Пушки.
И в самый радостный момент
Примчится обалдевший кент:
Народу нету. Сдох он. Вымер!
Его сожрали палкой–ливер.
И пригласят гостей заморских,
Запольных, земляных, загорских,
На трупе дивном пировать.
И будут платье мертвой рвать.
И ворон всмотрится в те очи,
В которых дремлет Китеж–град,
И крикнет кто–то: Эй, короче!
Ей подыхать под звон курант.
И ворон клюнет Русь Святую…
Но ткнется вьяве в кость литую
Тех, кто кричал: России нет!
Истории той много лет.
Так есть, так будет. До тех пор
Пока не сменит кровь ликер.
20–22.
7 марта 2006 года
I
Стремится солнечный феод,
Как сгусток меда, кем–то брошен,
Найти цветок, что припорошен
И ощутить весенний брод.
Но лед несет еще обозы,
