Я живу всего в двух кварталах от кабинета дока Китона и добираюсь туда за полчаса. Меня провожают в кабинет. Док появляется через несколько минут. Похоже, он рад меня видеть. Он спрашивает, как я добрался, и, когда я отвечаю, что пешком, чуть до потолка не подпрыгивает.

– Это просто прогулка, – говорю я. – В тот день, когда не смогу этого сделать, я встречусь со святым Петром.

Ноги мои свисают со смотрового стола точно так же, как это было во врачебных кабинетах, когда мне было 8, и 38, и 88. Те же там же…

– Удивительное здоровье! – постоянно повторяет док. – Сердце пятидесятилетнего!

Он любезно забывает упомянуть о легких, которые работают только благодаря утреннему ритуалу – овсяные хлопья с растолченной таблеткой, спасающей мою жизнь. Иногда я решаюсь рискнуть и позволяю себе тост с джемом, но теперь это случается все реже и реже. Слишком много работы.

– Я думаю о двадцать втором, – говорю я.

Объяснять не нужно. Док знает, что я говорю о таблетке. Честно говоря, стоило бы прекратить принимать лекарство уже полтора года назад, но мне не хочется расстраивать дока. Мне тяжело думать, что он почувствует. Наверное, будет винить себя. Но это не означает, что я о таком не думаю. Я уже давно знаю, что не встречу новый век. Похоже, я даже 1998 год не встречу. Ну и что?

– Не шутите над этим, Мюррей, – говорит док. – Мы же говорили об этом, помните? Если не будете принимать таблетку, жидкость стремительно заполнит легкие. Вы задохнетесь за несколько часов. Вряд ли вы этого хотите, верно?

Я пытаюсь дать ответ, который его устроит. На самом-то деле я хочу этого. Впрочем, ничего не выходит – только ворчание, да еще газы, черт бы их побрал.

– Как насчет работы? – спрашивает док. – Брэндон звонил? У него есть какие-то съемки?

– Немного, – отвечаю я. – Компания по производству лампочек несколько недель назад. Пара реклам овсяных хлопьев. Кое-что еще, но я как-то не припомню… А, еще шампунь… Можете представить, они хотят, чтобы я снялся в рекламе шампуня?

Док поправляет галстук и пытается сдержать улыбку. Я считаю, врачи обязаны носить белые халаты. Это правильно. Он смотрит на редкие прядки по бокам моей макушки.

– Интересно, зачем вы им понадобились?

– Они хотели, чтобы я смотрел на какого-то молодого парня с густыми черными волосами. Сделали тысячу фотографий, как я сижу и гляжу на него, – велели смотреть более тоскливо. Словно все дело в чужих волосах! А потом дали мне двести баксов и отпустили. Если бы вы решили убедить меня не принимать таблетку, то это был бы почти решающий довод.

Док, сдаваясь, шутливо поднимает руки:

– Хорошо, Мюррей. Больше никакой рекламы шампуня. Но послушайте, вам нужна социализация. Физически вы в удивительно прекрасной форме, но…

Он смотрит на меня так, как в последнее время смотрят многие. С жалостью.

– Но что, док? – спрашиваю я.

– Как долго это длится? Полтора года?

Я стараюсь не поднимать глаза, но они своевольно смотрят сквозь бифокальные очки на доску объявлений, которую док покрыл рождественскими открытками и фотографиями детей и внуков своих пациентов. Это настоящий алтарь, вот что это. Пациенты делятся с доком Китоном своей жизнью. На самом верху моя фотография – я целую в щеку самую красивую женщину на свете. Над нами заголовок «Местная пара отметила 80-летие супружеской жизни». Я сглатываю – виной всему сухие овсяные хлопья.

– В следующий вторник будет полтора года.

– Уверен, Дженни хотела бы видеть вас счастливым. Чтобы у вас были друзья. Чтобы после ее ухода вы кого-нибудь встретили.

Я ковыряю в носу – я стар, и никому нет дела, что я веду себя подобным образом.