– Причем тут все человечество? – Старая Шляпа о таких масштабах даже боялся задумываться, – я думаю только об одном человеке.

Но пока он рассуждал, Соломенные Волосы быстро и очень просто подобрал свой ключик к детям.

Однажды, во второй половине дня, Старая Шляпа, выйдя из сарая, увидел, как девочка, ее сестра, несколько детей из соседних домов и Соломенные Волосы лепят снеговика. На девочке был надет зеленый пуховик с мехом на капюшоне, уже мокрый от снега, но она этого не замечала и так радовалась снеговику, будто получила подарок, прямо в тот момент говоря окружающим, что надо бы взять из дома морковку, чтобы приделать ему нос.

Тогда Старая Шляпа еще не знал ревности или зависти и потому то ощущение, что родилось в его душе, сложно было назвать одним из этих двух слов. Он подумал, что и правда, наверное, он дурак, раз сам до такого не додумался. Пугало сел на теплотрассу и принялся любоваться строительством очередного подобия человека, сделанного без какой-либо цели, просто так, из самой любви к созиданию.

– Давай к нам! – махнул ему рукой Соломенные Волосы, – его голова тоже намокла и потемнела, но, как и девочка, он не обращал на это внимания. Девочка тоже обернулась и махнула рукой, а ее улыбка была такой счастливой, что внутри Старой Шляпы потеплело.

Но подходить он постеснялся.

– Надо будет Соломенным Волосам потом подкрасить лицо, – сказала Глаза-Бусины, сев рядом, – кажется оно немного потекло. Нашла в сарае банку с краской. Если сможем ее открыть, то давай подкрасим?

Старая Шляпа только кивнул в ответ; в тот момент его куда больше занимали дети. Маленькие человечки вместо того, чтобы жаловаться на холод, как обычно делают их родители, с таким энтузиазмом создавали снеговика, что это выглядело гораздо более естественным, чем все, что пугало видел в окнах.

– Здорово, – сказал он, и Глаза-Бусины кивнула, хотя, может быть и не поняла, что Старая Шляпа имел ввиду, под этим словом.

– Дети – отличные создания, – заявил Соломенные Волосы тремя часами позже, когда все разошлись по домам, а он вернулся в сарай, опасливо подойдя к старой буржуйке, которую пугала реанимировали, чтобы сохнуть от мокрого снега.

– Как ты нашел с ними общий язык? – якобы безразлично поинтересовался Старая Шляпа.

– Просто предложил помочь той девочке, что тебе нравится. А потом подошли другие ребята.

Ночью, когда Глаза-Бусины и Соломенные Волосы уже делали вид, что спят, а Пустая Голова читал книгу, Старая Шляпа вышел из сарая. Поднималась метель и ветер трепал фрак пугала, оставляя на нем снежную крошку, задувая ее внутрь, грозя вконец изорвать уже изорванное, но Старая Шляпа не очень переживал за старую одежду: у него уже был припасен на смену замечательный почти новый пиджак, выброшенный кем-то небережливым на улицу.

Снеговик стоял в свете фонаря над подъездом. Слегка неказистый, чуть кривой, но зато сделанный девочкой. Она вылепила ему голову и прикрепила глаза из камешков – разного размера, отчего казалось, что снеговик задорно прищуривается, глядя на мир.

– Эй, – позвал Старая Шляпа, – как ты тут? Не боишься, что тебя ветром сломает? Может быть тебя перенести куда-нибудь в другое место?

Снеговик покосился на пугало и ответил:

– Не страшно, я и так вряд ли долго устою. Но спасибо за заботу.

Через два дня какие-то люди развалили снеговика на части: разбили ему лицо, сломали руки-ветки и растоптали тело.

– Какой ужас, – говорила Глаза-Бусины, – что плохого он сделал? Кому это могло понадобиться? Я думала, что снеговик простоит до весны.

– Да сами дети его и сломали! – объявил Черное Крыло часом позже, – я видел. Что, Шляпа, все еще хочешь походить на людей?