Комната представляла собой страшный музей плоти, сюрреалистичный кошмар неограниченной жестокости, почему-то оказавшийся в реальном мире. Он казался тем более жутким, что все предметы в нем были не для того, чтобы производить впечатление. Они имели предназначение. Развешанные по стенам грубые маски из дерева, обтянутые человеческими лицами, имели аккуратные петельки для ношения и небольшие надписи снизу. Отрезанные и насаженные на проволочные каркасы конечности были аккуратно рассортированы по размеру и тоже подписаны. Куски нарубленной человечины, лежащие около небольшого настольного очага, были прикрыты заскорузлой до твердости ветошью. Даже брызги крови, летевшие из бьющегося в агонии тела, были аккуратно стерты влажной тряпкой. Видение разумной воли, стоящей за каждым предметом, не давало воспринимать содержимое комнаты как нечто нереальное.

Посреди комнаты на невысоком постаменте стоял стол с разложенными в ряд разнообразными инструментами. В том, что лежало на столе, человек угадывался трудно. На отодвинутой в сторону отрезанной голове застыла настолько мучительная гримаса, что Штерна снова свернуло в судорогах. Возле расчлененного тела стояло несколько чашек с прозрачными, мерзко пахнущими жидкостями. Чуть в стороне стоял заполненный пузырек, точно такой же, как на полках бесконечных стеллажей.

Петрашек, не переставая, грязно ругался. Капитан, внешне спокойный, лишь все сильнее сжимал зубы и по-бычьи наклонял шею. Подойдя к стене содранных человеческих лиц, он снял одну из масок. Черты лица на ней сильно отличались от остальных, несомненно, принадлежавших лесным людям.

– Робер… Вот, значит, куда пропала твоя группа… – он провел по освежеванному лицу кончиками пальцев.

Затем, осторожно отложив маску в сторону, деревянным тяжелым шагом направился вглубь анфилады из многочисленных комнат. Проходя одну за другой, заполненные то использованными инструментами, то склянками и коробками, Куратор страстно желал встретить того, кто все это время хозяйничал здесь. Попадись ему сейчас лемур – он не задумываясь разорвал бы его голыми руками. Но – и разумом он понимал это – неизвестный живодер либо уже лежал мертвым у баррикад, либо испытывал на скорость ноги в окрестных лесах, одинаково недостижимый для его гнева.

Откинув очередную кожаную занавесь, Куратор зажмурился от неожиданно ударившего в глаза солнечного света. Он прошел мрачный дворец насквозь и теперь стоял на высоком пороге перед обширным пустырем. Все вокруг было завалено остатками жестоко выдранных украшений, обломками камней, досок и неопределимым мусором. С дальней стороны пустыря, уже без особого удивления, он увидел глубокий ров, заполненный разлагающимися изуродованными телами.

Сзади заскрипела пыль. Кто-то остановился за его плечом.

– Значит, все старые сказки моего народа на самом деле были чистой правдой.

Хуграккур присоединился к капитану на краю рва. Прикрыв нос и рот рукавом, они смотрели вниз на беспомощно изломанные фигурки, отсюда похожие на множество выброшенных тряпичных кукол. У некоторых даже не было лиц – и мозг отказывался верить, что каждый из этих сморщенных кусков плоти когда-то стремился жить, надеялся на завтра, что-то чувствовал и создавал.

– Что говорят ваши легенды? – даже балансируя на краю пропасти гнева, Куратор все еще оставался собой, командиром разведки Четвертого Полка.

– Я думал раньше, что только женщины и дети могут верить в страшилки про лемуров. Не воины, – в отличие от капитана, ненависть лесовика была размеренной и холодной, он с какой-то меланхоличностью наслаждался ею. – На поле боя лемуры не выглядят чудовищами. Они убивают, умирают, сражаются и паникуют так же, как и мы. На одну их жестокость мы отвечаем двумя, а они на них – тремя. Наши мужчины научились не бояться древнего врага, узнали, как драться с ним…