– Я думаю, твоя стойкость делает им честь, – капитан тоже посерьезнел. – Ты часто думаешь о доме?

– Часто. Хотя больше беспокоюсь о маме, чем о жизни в сеттле, – Штерн почувствовал неожиданное желание говорить без уверток. – Странно. Меня тянет домой, но совсем не так сильно, как должно бы. Я чувствую вину, но не могу понять, в чем дело.

– Возможно, ты поставил себе какую-то новую цель. Которая не связана напрямую с домом, – Куратор слушал его внимательно и серьезно. – Однако ты по-прежнему желаешь вернуться.

– Да.

Куратор немного помолчал.

– Что для тебя дом, Штерн? Что для тебя сеттл?

Ответ пришел совершенно естественно, как будто слова всегда были рядом.

– Люди, которых я знаю, и которыми дорожу.

– Какие они, эти люди?

– Простые. Понятные. Мы вообще живем просто. Если жизнь ставит подножку – мы поднимаемся, если дорога прямая – не ищем другой. Это наша основа, моя основа. Мое ядро. То, что всегда будет со мной. Но связь с домом – не значит привязь.

Оба задумчиво посмотрели в пространство.

– Ты вырос без отца, не так ли?

– Ох, конечно, у вас было все время мира, чтобы узнать про меня, пока я здесь валялся, – резко ощетинился юноша.

– Не ерничай. У тебя лучше получается быть серьезным.

Весь задор и злость действительно остались позади, на стадионе, и Штерн постарался поудобнее устроить избитое тело на узкой кровати.

– Мама говорила, он оставил нас, когда пришлось переезжать на Окраину.

– Должно быть, у него были серьезные причины. Наказание за лишение семьи кормильца весьма тяжелое.

– Надеюсь, он его получил, – злости в голосе мальчика не было. – Старый Плащ взял нас под крыло, пока мы обустраивались на новом месте. Он со всеми так делал. Он был очень хорошим человеком, что бы вы там ни говорили про его прошлое.

Тайны Плаща давили на сердце, и Штерн почувствовал желание оправдать старого маршала, очистить его память. Слова посыпались горохом. Юноша рассказывал про бедную событиями и комфортом жизнь обитателей маленького сеттла, доставая из сердца знакомые и дорогие образы.

Рассказал он про вечно поглощенную заботами, но внимательную мать, про надежных и проказливых лучших друзей, про неулыбчивых, грубых, но честных соседей, и, конечно, рассказал про человека, которому он неосознанно старался подражать с детства. Только сейчас, нить за нитью вытягивая воспоминания, Штерн начал понимать, как много значил для него седой обитатель затхлой каморки в «большом доме».

Капитан слушал внимательно и не перебивал. Иногда немного приподнимал брови или задумчиво суживал глаза. Когда юноша выговорился, мужчина аккуратно размял затекшие ноги и встал.

– Я верю тому, что ты рассказал. Как я и говорил, ты вернешься домой. Пока что будешь заниматься вместе с остальными курсантами. Сегодняшнее происшествие больше не повторится. Однако всеобщую любовь не обещаю – так бывает на новом месте. У тебя есть голова на плечах, и как использовать кулаки ты, как видно, тоже понимаешь. Когда закончишь курс общих тренировок – отправишься домой. Дерзай. Думаю, ты справишься.

Уже выходя, второй капитан обернулся.

– Чуть не забыл. Ты говорил, что маршал устроил охоту на всех местных преступников. Не было ли среди них человека с прозвищем Странник? Или, может быть, ты слышал от кого-нибудь про него?

Погруженный в свои мысли Штерн неопределенно помахал рукой.

– Нет, так никого не звали. Правда, как-то раз, когда мы с ребятами пришли послушать его сказки, Плащ был сильно пьян, и рассказал нам историю, которую потом никогда не повторял. Про одного своего знакомого, с которым они работали вместе на Южном Приграничье. Юхан, Юхан Химмельхерц, кажется, его звали. И про человека, которого они вместе встретили. Странного человека, похожего на героя древних легенд. Его как раз звали Странник. Даже не Странник, а… Вечный Странник.