– Вот так и они застывают…

Шут склонился к самому уху Ханны, не сводя глаз с ее перепуганного отражения. – Медленно, по капле. Кто-то до последнего сопротивляется – таким в сто крат больнее. Куда легче просто сдаться, принять свой новый облик. Я так им и говорю, но мало кто слушает. Быть может, ты справишься куда лучше?

– С чем справлюсь?

– Красивое платье, – рука в перчатке небрежно тронула тонкую бахрому, словно серебристый песок заструился сквозь пальцы. – Помнишь, какой сегодня день?

Откуда ей было знать, ведь во всем доме не было ни календаря, ни писчей бумаги, а угольные метки, которые Ханна тайком ставила на кухне, троились и пускались в пляс, стоило ей отвернуться. Усмехнувшись, шут поднес кулак к самому ее носу и разжал пальцы: разноцветная стайка бабочек тут же вспорхнула к самому потолку, оставив пудровый след на лайковой коже.

– С днем рождения, Ханна! – маски на одутловатом лице сами собой переменились, будто движущиеся картинки праксиноскопа. Отойдя на пару шагов назад, шут склонился в дурашливом поклоне. – Ты стала совсем взрослой. Отныне встречать гостей мы будем с тобой вдвоем, так приказала она.

– Нет, я не хочу!

Пламя в очаге еще не погасло, но мало помогло, лишь немного отогрев закоченевшие кончики пальцев. Ханна была готова сунуть их в самый огонь, не замечая, как подпалились разлохмаченные манжеты. А потом прикладывала обжигающие ладони к лицу, отчего разводы сажи разрисовали лицо. Висок перестало ломить, только напряженно пульсировала под кожей жилка. Страшная белизна застыла, не ползла дальше. Вот только надолго ли?

– Подумай хорошенько, девочка. Впредь помогаешь мне, а не то… Ты же не хочешь украсить собой галерею, верно? Впрочем, – маска брезгливо поморщилась, – тогда ты хотя бы перестанешь хныкать. Терпеть не могу, когда разводят сырость на лице – от нее растекается макияж!

Изловчившись, шут больно ущипнул Ханну за нос и выбежал из комнаты. Бубенцы вовсю бренчали на концах колпака и по краям расшитого воротника, будто насмехались над ее горем. Следы сажи ей удалось отчистить, послюнив кончик шейного платка, но холодная отметина на виске не давала ей спать всю ночь.

– Три дня! – зловеще завывал шут под запертой дверью. – Три дня на раздумье. Не одумаешься к тому времени – пеняй на себя!

В саду было много фонтанов, изысканных, украшенных белоснежными мраморными фигурами – и без капли воды. В первый раз Ханна проблуждала по замку не один час, прежде чем отыскала один-единственный источник: небольшой круглый бассейн во внутреннем дворе.

Здесь до нее впервые пришел истинный смысл фразы, которую любила повторять няня: время утекает сквозь пальцы. Под мерное капание воды можно было просидеть целый день. Вода ласкала ладонь и казалась в тени аркады совсем темной, как старинное зеркало. Если приглядеться, где-то там, в глубине, собирались и расходились сапфировые огни.

Но на сей раз девочке некогда было любоваться на танцующие звезды. Она извела все мыло и чуть не стерла кожу до крови, пытаясь оттереть следы камня с рук.

Бесполезно.

Тени на каменных плитах сгустились, воздух потяжелел. Запрокинув голову, Ханна безуспешно наблюдала, как прозрачная лазурь по цвету начинает напоминать парчовые занавески у входа в ту комнату.

– Никогда отсюда не уйдешь, навек останешься, – то и дело напевал шут при виде нее.

Остаться, чтобы завлекать ничего не подозревающих гостей в их роскошную мышеловку. А после молча наблюдать, как пополняются новыми скульптурами заброшенные комнаты. Или же целыми днями составлять компанию их мраморной госпоже, неподвижно сидя у ее ног.