За ночь тщательно протертая ей мебель успевала вновь запылиться, а камины всегда были полны еще горячей золы, словно невидимые жильцы просыпались и пытались нагнать упущенное за день время. Ханна с радостью поверила бы в домовиков, лишь бы не думать, что оставленные на туалетных столиках щетки, пивные кружки и трубки у каминов принадлежат потревоженным призракам тех, кто когда-либо решил заночевать в роскошных покоях.

Ближе к полуночи двор неизменно затягивало туманом. Сами собой, опять же, зажигались фонари вдоль аллеи, и замок ждал новых постояльцев. Каждый раз она пыталась подкараулить этот момент: крикнуть им, предупредить, пусть поворачивают назад.

Тщетно.

Как-то раз гости умудрились найти к ним дорогу задолго до сумерек. Мужчина и женщина, верхом на черных как смоль лошадях. Окна Ханны как раз выходили на парадный вход, так что она сразу услышала цоканье копыт о каменные плиты.

Броситься к двери – но створки захлопнулись так быстро, что чуть не прищемили ей нос. Ханна метнулась обратно к окну, забарабанила в стекло. Кажется, женщина ее заметила, что-то сказала своему спутнику. Но шага не замедлили, нет. Неужели не понимают, что их ждет?

Разбить стекло тяжелым подсвечником Ханна не успела – портьера сама собой опустилась, закрыв от нее гостей. К ним уже направлялся приплясывающий шут. Даже не глядя, можно было догадаться, что сейчас его маска ухмыляется до ушей.

Ткань гардин была слишком плотной и не поддавалась. А в конце пальцы девочки и вовсе наткнулись на штукатурку. Вместо окна во всю стену раскинулась цветочная фреска, и от обилия синей краски на ней в комнате стало заметно холодней.

Напрасно Ханна всю ночь прислушивалась и хлопала себя по щекам, чтобы не уснуть: снаружи все было тихо, только чуть различимо бренчал на своей лютне шут.

Наутро дверь, как и ожидалось, распахнулась сама собой. Но гостей уже и след простыл. Буквально. Темные следы изморозью тянулись по начищенному паркету, и кое-где уже начал проступать камень.

– Поспешила бы, а то потом дольше придется отмывать, – прошептал ей на ухо шут, заставив Ханну отпрянуть. Веселая маска заткнута за пояс, на ее месте красуется угольно-черная, с вышитыми серебряными слезами.

– Смотри, что мне вчера сделали, – делано захныкал шут, подворачивая располосованный рукав. От плеча до локтя тянулась длинная красная полоска. – Это за мое-то гостеприимство! Всю ночь их развлекал, а они вон как отплатили. Кто теперь зашивать будет, а?

Не говоря ни слова, Ханна повернулась к нему спиной. Раздосадованный шут в отместку бросил в нее апельсин – тот на полпути рассыпался охапкой снега, обсыпав плечо девочки морозной пылью. В воздухе предостерегающе запахло пряным. Шут зашелся кашлем столетнего старика, но девочка даже не обернулась. Не до него сейчас.

Каждый раз она до последнего отказывалась верить. Может, им все-таки удалось сбежать. Может, на сей раз волшебство не подействовало. Может…

Ханна крепко зажмурилась, когда наткнулась в галерее на две новые скульптуры. Мужчина казался спокойным и чем-то был похож на отца: такой же пристальный взгляд, тонкие поджатые губы. А на щеках женщины, словно оставленные искусным резцом, застыли мраморные слезы, и плащ развевался вокруг фигуры широкими складками. Будто бы резко обернулась, да так и застыла.

А ведь в сказках нельзя оборачиваться. Никогда.

Позже, натирая паркет и сгребая совком каменный лед с пола, Ханна старалась не думать о новых постояльцах, как их упорно называл шут. Зловещую галерею она как могла обходила стороной.

Возможно, она смогла бы повернуть волшебство вспять. Раз могла заставить увядшие бутоны цвести вечно. Но сколько Ханна не умоляла, сколько не плакала возле разряженной статуи, никто из гостей так и не покинул ворот замка.