Далее читатель узнает, что Институт технологии чувств занимает 22-этажное здание. Слауский крематорий оснащен 4-мя высоченными дымовыми трубами. Эта фабрика смерти позволяет ежегодно получать 400 тонн фосфорных удобрений. В Вестминстерском аббатстве, где в кабаре установлен запаховый орган, играют 16 саксофонистов, аккомпанируя 400 парам танцоров. Мать Джона Дикаря, Линда, отправлена в Умиральницу и помещена в палату, где стоят 120 кроватей.

Четными числами обозначены и важные исторические даты, четными оказываются и цифры человеческих жертв. Так, гражданское неповиновение прекращено после того, как были расстреляны 800 сторонников простой жизни. В Британской библиотеке потравили газом 2000 книгочеев, а вслед за тем из оборота изъяли книги, изданные до 150 г. э. Ф. В 178 г. э. Ф. началось финансирование 2000 ученых, занятых прорывными фармакологическими и биохимическими исследованиями и 6 лет спустя был налажен выпуск идеального наркотика «сома». Гипнопедия («промывания мозга» во сне) была официально введена в воспитательную практику в 214 г. э. Ф.

Как видно из приведенных примеров, Хаксли делает акцент на четных числах, в особенности на числе «4»; многие числа кратны четырем. Западная культура, как известно, демонстрирует предпочтение архетипических чисел «3» или «7». Широко известно и то, что они обладают своеобразной притягательностью. Именно в этой связи обращает на себя внимание навязчивая суггестивная четность числительных и дат в «Дивном новом мире»[84]. Думается, что данная особенность устройства Мирового Государства, по замыслу писателя, должна указывать на то, что перед нами не просто экстраполяция, свойственная всякой научной фантастике, а радикально иной мир, мыслящий себя иначе. Его ментальность определяется не вполне человеческими архетипами.

И лишь лозунг Общность, Одинаковость, Стабильность имитирует и травестирует сакраментальную трехчастную формулу Свобода, Равенство, Братство.

На преимущественно «четном» фоне обращает на себя внимание дата 141 год э. Ф.: именно тогда началась Девятилетняя война. Это нечетное число, несомненно, отсылает нас к 1914 г., к началу Первой мировой войны. Неслучайна и цифра, фигурирующая в рассказе о Девятилетней войне: 14 000. Именно такое число самолетов сбросило на Европу бомбы, начиненные сибирской язвой. Указание на это бактериологическое оружие должно было служить отсылкой к убийственным газовым атакам, впервые в истории примененным во время Первой мировой войны.

Даты, статистические данные, наукообразие, продуманность деталей устройства многочисленных аспектов существования Мирового Государства – все это говорит о том, что «Дивный новый мир» представляет собой саркастическую ревизию последствий тотального увлечения позитивным знанием. С чем же мы имеем дело – с утопией или с ее противоположностью? Никакой другой анти/утопический текст не ставит столь остро вопрос о «ведомстве», по которому его следует числить. Чем объясняется когнитивный диссонанс, возникающий у читателя этого романа, даже притом, что его автор определил свое произведение как «негативную утопию»?

Чем разнообразнее процедуры, применяемые для его деконструкции, тем более противоречивой представляется окончательная картина, тем загадочнее прагматика этого произведения. В ходе пристального чтения «Дивного нового мира» возникает целый ряд вопросов.