Что до находившихся в Америке писателей, отметим, что литература, возможно, осталась в выигрыше от их эмиграции: за четверть века, которую Хаксли провел в Штатах, он написал девятнадцать книг, а также бесчисленное множество эссе. В 1959 г. Американская Академия искусств и литературы присудила Хаксли награду как лучшему романисту (до него этой премии удостоились Эрнест Хемингуэй, Томас Манн и Теодор Драйзер).

Хаксли наверняка сравнивал себя с теми, кто никуда не уезжал, а сражался или работал в тылу. Так, например, романистка Элизабет Боуэн служила в противовоздушной обороне Лондона. 59-летняя романистка Роуз Макоули работала санитаркой. Ей было поручено доставлять откопанных из-под развалин домов раненых в больницу, оказав им первую помощь. Писатель Генри Грин служил пожарным. Его обычная смена длилась 48 часов, затем ему давали сутки отдыха. Грин был среди тех, кто тушил полыхающее здание Парламента после прямого попадания первой авиабомбы. Ивлин Во служил в морской пехоте. Из перечисленных фактов складывается крайне невыгодный для «невозвращенцев» фон, на котором они выглядят довольно жалко. И дело вовсе не в том, были Ишервуд и Хаксли пригодны к строевой службе или нет, а в том, что при желании они могли оказаться полезными в атакуемой Англии.

Несмотря на то, что Хаксли глубоко верил в то, что справедливых войн не бывает, что в любой современной войне сражаются лишь за рынки сбыта, он, тем не менее, испытывал немалые душевные терзания, понимая, что окружен калифорнийским комфортом в самые катастрофичные для Европы времена. Когда студия MGM предложила ему контракт на написание сценария, писатель сначала отказался, узнав, что ему намерены платить огромные деньги – 2500 долларов в неделю. Он объяснил, что не может принять такую сумму за работу в приятной студийной обстановке в то время, как его родственники и друзья живут впроголодь в Англии, а на их землю падают немецкие бомбы. Анита Лус не без труда уговорила его подписать контракт хотя бы для того, чтобы иметь возможность высылать на родину деньги.

Писатель отсылал большую часть денег в Европу родственникам, друзьям, а порой и вовсе незнакомым людям. Так, например, Хаксли перечислил крупные суммы нескольким совершенно незнакомым еврейским семьям, чтобы они могли бежать от нацистов и иммигрировать в США.

Психологический выход из проблемы «пацифизма в военное время» был подсказан ведантой, обучаясь премудростям которой Хаксли и Ишервуд познавали искусство забвения собственного эго. Перестав концентрироваться на своей исключительности, отдельности, разобщенности, они уже не могли ненавидеть другого и начинали искать то, что объединяет все создания. Писатели больше не сомневались, что во время войны пацифист должен упорствовать в своем пацифизме больше, чем в мирное время. Укреплению этой мысли немало способствовал и Дж. Херд, говоривший: «Чтобы стать настоящим пацифистом, следует обрести мир внутри себя. Только тогда ты сможешь и в реальности действовать как пацифист»[82].

В конце 1950-х гг. Хаксли, отвечая во время слушаний по делу получения американского гражданства на протокольный вопрос о том, готов ли он в случае необходимости служить в американской армии, заявил, что именно пацифизм как таковой, а не религиозные убеждения, не позволят ему надеть военную форму. Заседание было закрыто, и гражданства он так и не получил.

Живя в Америке, кроме писательского труда, работы в голливудских киностудиях и религиоведческих штудий, Хаксли занимался преподаванием. Он был профессором в университетах Беркли, UCLA, MIT, в Калифорнийском университете в Санта-Барбаре и др. Невероятная популярность его лекционных курсов и отдельных докладов обусловливалась не только тем фактом, что их читал известный писатель – этого явно недостаточно для того, чтобы сотни студентов-естественников, а не только гуманитариев захотели на них присутствовать (некоторые слушатели специально приезжали из других городов). В ряде случаев приходилось радиофицировать как гигантские лекционные залы, которые не могли вместить всех желающих, так и прилегающие помещения. Не обладай писатель исключительным даром слова, публика, скорее всего, предпочла бы послушать какого-нибудь крупного ученого или профессионального философа. Причина его популярности заключалась в том, что он обращался к своим университетским слушателям как к специалистам и вместе с тем как к личностям, от которых, возможно, зависит будущее не только конкретной науки, но и человечества. Курс его лекций в Калифорнийском университете в Санта-Барбаре был посмертно опубликован под названием «Положение человека» (