Воду большей частью брали из рек и каналов. Фигура бабы с коромыслом на плече, идущей по воду к каналу, была столь же обычна для Петербурга, как и фигура водовоза с бочкой. Кое-где в городе с конца 1820-х годов появились ручные водокачки. Первая такая «водоливная машина» была устроена в 1827 году на Исаакиевской площади. Воду из водокачки отпускали за деньги. Годовой билет стоил 7 рублей серебром. Его прибивали к бочке, с которой ездили по воду. Те, кто жил далеко от рек и каналов, брали воду из колодцев – их насчитывалось больше тысячи.

В 1819 году предприимчивые люди предложили правительству провести в Петербурге городской водопровод. Но им отказали на том основании, что «Петербург по положению своему и устройству достаточно снабжен хорошей водой». Однако утверждение это не соответствовало действительности. В городе имелась сеть подземных труб, проложенных по улицам для стока дождевых и талых вод. Трубы эти изготовлялись из продольно пиленных бревен. К ним подводились боковые трубы, идущие от дворов, а дворы содержались крайне грязно. По утверждению современников, во время дождливой погоды и весеннего таяния снега особенно много нечистот изливалось в Фонтанку и другие реки и каналы, они портили воду, придавали ей дурной вкус и запах. Загрязнение воды способствовало возникновению эпидемий.

Полоскали белье петербургские жители тоже в реках и каналах. Для этого сооружались специальные мостки.

Мылись в банях. Люди состоятельные строили бани при своих домах. Основная масса населения пользовалась так называемыми торговыми банями, содержавшимися частными лицами. В 1815 году в Петербурге была 21 торговая баня. И здесь соблюдались социальные градации. В отделениях для простого народа и солдат, где платили по 7 копеек с человека, имелись только парилка и сторожка для раздевания. Помещений для мытья – мылен – не было. Мылись на дворе под открытым небом. В отделениях для людей среднего сословия, где брали дороже, имелись мыльни.

Отсутствие в городе водопровода крайне затрудняло работу пожарных команд.

Пожары были бедствием Петербурга. То и дело по улицам под оглушительный треск погремушек, привязанных к сбруе лошадей, мчался пожарный «поезд». Впереди верхом брандмейстер, за ним – помпа с флагом, повозки с людьми и инструментом, бочки. Опять где-то горит…

Горели и деревянные, и каменные здания. Так, в ночь на новый, 1811 год сгорел Большой (Каменный) театр. Известный актер П. А. Каратыгин, бывший тогда ребенком, рассказывает в своих записках: «Помню, как в 1810 г. 31 декабря горел Большой театр. Тогда мы уже жили окнами на улицу. В самую полночь страшный шум, крик и беготня разбудили нас. Помню, как я вскочил с постели, встал на подоконник и с ужасом смотрел на пожар, который освещал противоположный рынок и всю нашу Торговую улицу. Огромное здание пылало, как факел». К счастью, никто не пострадал. Тогдашний директор императорских театров А. Л. Нарышкин, известный остряк, доложил по-французски приехавшему на пепелище Александру I: ничего больше нет – ни лож, ни райка, ни сцены, – все один партер.

В 1830-е годы в Петербурге бывало в среднем по 35–40 больших пожаров в год.

Всем надолго запомнился грандиозный пожар 1832 года, уничтоживший несколько кварталов и оставивший без крова тысячи жителей. Начался он в середине дня 8 июня. Загорелось в Ямской слободе, близ Свечного переулка и Разъезжей улицы. На беду, дул сильный северо-восточный ветер. Пламя охватило бесчисленные конюшни и сараи живущих здесь ямщиков. Запылали огромные массы сена, соломы, дегтя, сала. Меньше чем за час огонь охватил все окрестные улицы, угрожая казармам Семеновского полка, достиг места пересечения Лиговского канала с Обводным. Огненный вихрь был настолько силен, что перебрасывал горящие доски и головешки на другую сторону Обводного канала, где загорелись гончарный завод и дома. Всего было уничтожено 102 деревянных здания и 66 каменных. Погибло более 30 человек.