Шаман, фигура столь же загадочная, сколь и внушающая первобытный страх, кружился в безумном танце вокруг священного огня. Его тело, худое и жилистое, но наполненное нечеловеческой силой, было облачено в шкуру свирепой рыси, украшенную множеством костей зверей и людей и массивными рогами древнего оленя. Каждое резкое движение шамана заставляло эти мрачные трофеи стучать друг о друга, рождая жуткую музыку, сливающуюся с его гортанным пением, которое, казалось, исходило не из человеческого горла, а из самых глубин земли.

Отблески пламени играли на стенах пещеры, заставляя древние наскальные рисунки словно оживать в танце теней. Фигуры бесстрашных охотников, преследующих гигантскую добычу, чудовищные звери с разинутыми пастями, полными острых зубов, демоны с рогатыми головами и языками пламени, вырывающимися из-за спин – все эти образы, созданные неизвестными художниками тысячелетия назад, казалось, двигались в такт безумному танцу шамана, создавая иллюзию живого первобытного мира.

Голос шамана, хриплый и низкий, напоминающий утробное рычание загнанного в угол пещерного медведя, отражался от каменных сводов многократным эхом, сливаясь с потрескиванием костра и завыванием ветра, проникающего сквозь невидимые глазу трещины в каменной толще. Шаман пел древние, как сама земля, песни, взывая к могущественным духам первозданных стихий – неукротимого ветра, терзающего скалы снаружи, яростного огня, пляшущего в центре пещеры, и самой пещеры, хранящей в себе тайны бессчетных поколений. Его слова, непонятные, но исполненные первобытной силы, казалось, впитывались в сам камень, наполняя пространство мистической энергией, от которой воздух становился густым и тяжелым, словно перед великой грозой.

Внезапно, повинуясь какому-то невидимому знаку духов, шаман прервал свой исступленный танец и с неожиданной для его древнего тела скоростью бросился на Рола. Костлявые, но удивительно сильные руки прижали молодого охотника к ледяной каменной стене с такой силой, что тот почувствовал боль в спине. Глаза шамана, горящие нечеловеческим огнем, казалось, проникали в самый дух Рола, видя там то, что скрыто от обычных смертных. От этого пронзительного взгляда по телу молодого человека пробежала волна дрожи, смесь первобытного страха и священного трепета перед непостижимым.

Шаман начал яростно шептать что-то неразборчивое, его горячее, пропитанное запахами древних трав и дыма костра дыхание обжигало кожу Рола. Капли густой слюны вырывались из искривленного в экстазе рта старика, падая на лицо молодого охотника подобно первым каплям дождя. Рол чувствовал, как бешено колотится его сердце, как кровь стучит в висках, заглушая мистические слова шамана.

Постепенно, словно настраиваясь на тайную речь духов, Рол начал различать смысл в этом потоке хриплых звуков:

– Дух твой сильный! Тело твое крепкое! Сила в тебе великая течь! – хрипел шаман, цепляясь костлявыми пальцами за одежду Рола, впиваясь длинными ногтями в его плоть сквозь шкуру. – Звери леса и люди племен разных скоро подчиняться тебе! Я ждать тебя, Рол, сын охотника! Ждать долго, так долго, что забыть считать луны и солнца в небе!

Глаза шамана, казалось, светились изнутри нечеловеческим светом. В их бездонной глубине Рол видел отражение первозданных лесов, бескрайних пустынных степей, величественных снежных гор – словно вся история этой земли была заключена в этом пронзительном взгляде существа, что было больше, чем человек.

Так же внезапно, как набросился на Рола, шаман отпрянул и с удивительной для его тела ловкостью бросился обратно к священному костру. Его движения были резкими, дергаными, словно им управляла не его собственная воля, а какая-то древняя сила, живущая в камне пещеры. Шаман начал лихорадочно бросать в жадное пламя костра какой-то мерцающий песок, который блестел в отсветах огня подобно звездам на ночном небе, измельченные кости животных и сухие травы из потертого кожаного мешочка, висевшего у него на поясе рядом с кинжалом из чёрного камня.