Я не могла обсуждать шопинг, сериалы или путешествия, когда моя жизнь превратилась в круговорот врачей, занятий и бессонных ночей. Постепенно звонки и сообщения стали реже. А потом прекратились вовсе. Но тяжелее всего было с родными. Я видела непонимание в их глазах. Я слышала фразы:

– «Да он просто такой, что ты придумываешь?»

– «Всё само пройдёт!»

– «Ты всё преувеличиваешь!»

Мне хотелось кричать, но меня не слышали. Я чувствовала себя одинокой против всего мира. В какой-то момент я перестала ждать поддержки. Я приняла одиночество как часть пути. Я перестала оправдываться за то, что стала другой. Я перестала держаться за тех, кто уже отпустил меня. И в этой тишине и пустоте я находила новую силу. Я поняла: не всем суждено пройти со мной этот путь. Но главное – я иду дальше.

Я долго держалась. Держалась, потому что должна. Потому что мой сын не может иначе, потому что у него нет другого выбора, кроме как быть таким, каким он есть. А у меня есть – но какой? Я привыкла к его бесконечному движению, к истерикам. Я уже не удивлялась, когда он забирался мне на спину, когда я просто пыталась приготовить еду. Я даже научилась не вздрагивать, когда он неожиданно бил меня ногами – не из злости, а потому что внутри него буря, которую он не может контролировать. Я привыкла… или так мне казалось. Но усталость накапливается, как яд, медленно отравляя всё внутри.

Однажды я сорвалась. Я не помню, с чего началось. Возможно, он снова забрался туда, куда не должен, возможно, кричал слишком громко. Или всё сразу. Я уже не могла различить причины – они смешались в один бесконечный день сурка, где я была не человеком, а чьей-то живой, вечно доступной подушкой безопасности. Я схватила его. Моё сердце бешено колотилось, в глазах было что-то тёмное, неконтролируемое. Я даже не осознавала, что стою у открытого окна. Это длилось секунды. Но этих секунд хватило, чтобы что-то щёлкнуло внутри меня.

Старший сын был рядом. Он понял раньше, чем я. Он выхватил малыша у меня из рук и унёс в другую комнату. А я осталась стоять там, дрожа, с пустыми руками, осознавая, что ещё секунда – и я могла бы совершить непоправимое.

Потом был страх. Боль. Отвращение к себе. Я обняла себя за плечи и начала раскачиваться, как ребёнок, потому что иначе не могла остановить дрожь. Как? Как я дошла до этого? Я не помню, сколько так просидела. Помню только, что, когда в комнату вернулся мой старший сын, он молча сел рядом и обнял меня. Мне было стыдно. Мне было страшно. Но он ничего не сказал – просто был рядом. После этого случая я поняла: так больше нельзя.

Я пошла к врачу. Начала принимать сильные успокоительные. Стала ходить к психологу. Потому что если я сломаюсь, если сдамся, кто тогда останется для моего ребёнка? Я не пишу это, чтобы оправдать себя. Я пишу это для тех, кто чувствует то же самое, но боится признаться.

Мы не идеальны. Мы живые. Мы можем быть на грани. Но важно не оставаться там. Важно найти силы остановиться, попросить о помощи, прежде чем будет слишком поздно.

Я прошла этот путь. Я устояла. И вы тоже сможете.

Глава 6. Гомеопатия – совпадение, плацебо или реальная помощь?

На сеансах у психолога, конечно же, чаще всего речь заходила о моём ребёнке. Я проговаривала свои страхи, сомнения, боль, усталость – и в какой-то момент, уже почти между делом, психолог сказала:

– А вы покажите ребёнка врачу-гомеопату. Просто поговорите. Хуже точно не будет. Я, как утопающий, цеплялась тогда за любую соломинку. Поэтому с радостью взяла контакт и уже через пару часов позвонила. На том конце трубки ответила спокойная, уверенная женщина. Врач-гомеопат, которая лечит методом