Контейнирование – вообще отдельный шедевр. Если ты что-то чувствуешь – не выражай, не передавай, не заражай пространство, контейнируй. Задержи в себе, перевари, отрефлексируй, проживи экологично. Другими словами – сделай так, чтобы никто не почувствовал, что ты живой. Иначе ты будешь токсичным. Тревожным. Энергетически сложным. В тяжёлых состояниях. То есть – некомфортным. То есть – неприемлемым.

Слова «токсичный», «безопасное пространство», «границы», «контейнирование», «саморегуляция» звучат как инструменты свободы. Но работают как система модерации. Ты – как комментарий в соцсети, который проходит через фильтр: годен к публикации или нет.

– Плакал на встрече? Переходи в индивидуальную работу.

– Нервничаешь в конфликте? Значит, не умеешь держать границы.

– Выразил злость? Перенос, проекция, обида.

– Вышел из себя? Триггернулся. Работай с этим.

– Не хочешь работать с этим? Отказываешься расти.

Человек, который не контейнирует эмоции, в этой системе не считается зрелым. Но зрелость – это не про форму. Это про контакт с реальностью. А реальность в том, что эмоции – это не баг, не сигнал к обработке, не повод для изоляции. Это реакция живого организма на охуевший мир. Если ты не злишься – ты адаптировался. Если ты не плачешь – ты отрезан. Если ты не орёшь, когда тебя унижают – ты уже внутри. Ты – муравей, которым управляет гриб кордицепс.

Новояз работает на отрезание. Он стирает связь с телом, с прямой реакцией, с рефлексом на несправедливость, боль, ложь. Он учит не жить, а анализировать. Не действовать, а «проживать». Не говорить, а «контейнировать». Не отстаивать себя, а «выстраивать границы». Это формирует не свободного человека, а автомат с вежливым интерфейсом, который умеет объяснить, почему он не сломался, хотя давно уже мёртв.

Внутренний ребёнок: культивация зависимости под видом заботы

Одна из самых популярных терапевтических идей – это внутренний ребёнок, которого якобы нужно найти, обнять, услышать и стать для него родителем. Сценарий выстроен красиво: ты растёшь, становишься осознанным взрослым, а потом, как полагается, возвращаешься назад – туда, где когда-то не хватило тепла, принятия, безопасности. И всё, что не сложилось, ты можешь теперь восполнить сам. На словах – это выглядит как восстановление утраченного. На практике – ещё один способ зафиксировать тебя в позиции дефицита.

Тебе говорят, что если ты злишься, отстраняешься, проваливаешься в тревогу или зависаешь в апатии – это не ты, это говорит твой раненый внутренний ребёнок. Он недополучил, он просит, он ждёт. И ты, якобы, должен научиться быть рядом, заботиться, успокаивать, дышать, говорить нужные фразы, переводить боль в принятие. Казалось бы, гуманная схема. Но она работает по той же логике, по которой тебя изначально заражали: ты снова не являешься собой – вместо этого ты снова становишься функцией. Только теперь ты обслуживаешь не родителей и не общество, а часть себя, которую система встроила как якорь.

Весь культ внутреннего ребёнка держится на предположении, что в тебе есть что-то уязвимое и нуждающееся, что должно быть под опекой. И пока ты в этом сценарии, ты не сможешь выйти в автономию. Потому что тебя всё время удерживает что-то внутри, что якобы без твоей заботы не выживет. Ты не просто живёшь – ты ухаживаешь за собой, как за больным. Ты корректируешь, подстраиваешь, рефлексируешь. И чем больше стараешься, тем сильнее закрепляется чувство, что без этих усилий ты сразу развалишься.

Настоящий разрыв происходит не в тот момент, когда ты начинаешь лучше к себе относиться. Он происходит тогда, когда ты перестаёшь верить, что с тобой что-то не так. Когда ты понимаешь, что «внутренний ребёнок» – это не твоя подлинная суть, которую надо беречь, а следствие заражения, которое держит тебя в заложниках. Ты не обязан быть себе родителем. Ты не обязан строить с собой отношения. Всё это звучит красиво, но на деле – это ещё одна форма удержания. Ещё один способ остаться в терапии, только теперь ты в ней не только как пациент, а ещё и как лечащий врач.