В этих словах Елена услышала эхо своего собственного терапевтического подхода – идею о том, что истинная сила приходит не через отрицание темных сторон личности, а через их интеграцию и осознанный контроль.

Она кивнула, ощущая странное спокойствие, приходящее после признания своих самых глубоких страхов. Затем взглянула на часы – почти три часа ночи, время, когда защитные механизмы психики наиболее ослаблены, а границы между сознательным и бессознательным становятся проницаемыми.

– Нам нужно отдохнуть, – сказала она. – Завтра предстоит сложный день. Нужно встретиться с Мариной, но… осторожно. Если она действительно запрограммирована, мы должны быть предельно внимательны к возможным триггерам.

Александр кивнул, поднимаясь с дивана. В его движениях читалась та же усталость, которую ощущала Елена, – физическое проявление психологического истощения.

– Ты можешь остаться здесь, – сказал он. – Гостевая спальня полностью готова. Это безопаснее, чем возвращаться к себе. Особенно сейчас.

Елена на мгновение заколебалась. Остаться на ночь в квартире Александра означало пересечь еще одну границу в их сложных отношениях. Но прагматичная часть её сознания признавала логику его предложения: если Савченко действительно следил за ней, возвращение домой могло быть опасным.

– Хорошо, – согласилась она. – Но только сегодня. Нам нужно сохранять ясность мышления, а наши… личные отношения создают дополнительную эмоциональную сложность, которую мы не можем сейчас себе позволить.

Александр кивнул, принимая её условия без возражений. В его взгляде читалось понимание необходимости профессиональной дистанции в ситуации, где эмоциональная вовлеченность могла стать фатальной слабостью.

– Я покажу тебе комнату, – сказал он, направляясь к коридору.

Когда они шли по темному коридору пентхауса, их плечи случайно соприкоснулись, создав мгновенную вспышку сенсорного контакта. Елена почувствовала, как её тело отреагировало на это прикосновение волной тепла, расходящейся от точки контакта, – примитивная физиологическая реакция, которую не могли полностью контролировать ни её профессиональная этика, ни осознанная решимость сохранять дистанцию.

Эта двойственность – интеллектуальное понимание необходимости эмоциональной отстраненности и одновременно глубинная психофизиологическая тяга к близости – была еще одним проявлением той фундаментальной дуальности человеческой природы, которую она изучала всю профессиональную жизнь и теперь переживала с новой интенсивностью.

Гостевая спальня оказалась просторным минималистичным помещением с большой кроватью, застеленной белоснежным бельем, и панорамным окном, открывающим вид на ночной город – пространство, созданное для физического отдыха, но не обязательно для психологического покоя.

– Спокойной ночи, – сказал Александр, останавливаясь у двери. – Завтра… завтра мы начнем действовать.

Он ушел, прежде чем Елена успела ответить, оставив после себя легкий аромат одеколона и ощущение нерешенности, повисшее в воздухе.

Оставшись одна, Елена подошла к окну. Ночной город расстилался перед ней, мерцающая мозаика огней, каждый из которых представлял человеческую жизнь, отдельный мир сознания, о существовании которого большинство даже не подозревало. Где-то там, в этом лабиринте света и тени, Савченко продолжал свои эксперименты, возможно, в эту самую минуту перекраивая чью-то личность по собственному проекту.

И где-то там могла быть Анна – женщина с перезаписанной идентичностью, живущая жизнью, которую не выбирала.

Мысль о возможности такого фундаментального насилия над самой сутью человеческого «я» вызвала у Елены волну тошноты – соматическую реакцию на экзистенциальный ужас. Она прижала ладонь к холодному стеклу, как будто пытаясь физически соприкоснуться с городом за окном, с реальностью, которая внезапно стала чужой и угрожающей.